Страж
Шрифт:
Здесь было тихо. Фонарики в нишах небрежно рассыпали мягкий серебристый свет. За балюстрадой блестел канал, по которому скользили лодки.
Барон Рейвель застыл, облокотившись на колонну. Его жена осталась чуть поодаль, молча, с прямой спиной, точно мраморная статуя. Она смотрела в темноту. И я почти сразу понял: не на реку. Внутри неё — своя, куда более тёмная.
— Мы хотим кое-что знать, страж Ром, — наконец сказал барон. — Расскажите, что случилось в ту ночь. Мы должны знать, была ли оправдана столь жестокая казнь.
Я вздохнул и посмотрел на реку.
— Во время атаки гибридов на форт Остен пронзил меня отравленным клинком, — сказал я спокойно. — В живот. Потом сбросил со стены на растерзание гибридам. Мне повезло выжить.
Делора едва заметно вздрогнула.
— Но… Почему? Неужели из-за старой обиды?
— Остен всегда меня ненавидел и считал, что я в клане по ошибке, — я пожал плечами. — Однако на такой шаг пошёл по иной причине. Кто-то сказал ему, что за это он вернётся в Альбигор. Что станет героем. Или, по крайней мере, избавится от меня. Он хотел быть нужным. Хотел, чтобы его признали. И кое-кто это использовал.
— Кто? — спросил барон. Глухо. Точно ему уже не хотелось знать.
— Вы сами увидите. Сегодня, — сказал я. — Я обещаю вам. Вам обоим.
На балконе снова воцарилась тишина. Делора медленно повернулась ко мне. На её лице была не боль, а нечто гораздо хуже. Пустота. Ледяная, безжизненная пустота.
— Я растила сына, — произнесла она хрипло. — Не чудовище. Если он… если он сделал это, — она сглотнула, — он мне больше не сын. Я не стану оплакивать его.
Я кивнул. Не из сочувствия. Из понимания. Предателей в Ночном клане не оплакивают даже их семьи.
— Он стал пешкой, — сказал я. — Но это не меняет сути. Он сделал выбор. И он за него ответил по законам диких земель.
Барон Рейвель молчал. Потом вдруг сухо хмыкнул — неожиданно, но без тени насмешки.
— Я бы сам влил ему в глотку раствор Ноктиума. Всё сделано правильно, — тихо сказал он. — Как бы ни было тяжело… комендант поступил справедливо. И моя семья, как и весь клан, в долгу перед тобой, страж Ром.
Я молча кивнул.
Мы больше ничего друг другу не сказали. Делора повернулась и ушла первой, тихо, почти бесшумно. За ней — барон, на секунду положив руку мне на плечо. Не как наставник или покровитель. Но как человек, которому всё ещё было больно — но который благодарен, что его не оставили в неведении.
Фанфары ударили внезапно. Толпа вздрогнула, и весь зал затаил дыхание.
Вынос знамен — всегда спектакль. Первыми вышли знаменосцы: серебряный серп Лунорождённых, огненный клинок Пламенников, спираль Белотканников… и два главных штандарта — Элуна и Альбигора.
Герцог появился последним. Как всегда, в чёрном. Его сопровождал почётный караул: Гвардия в чёрных с серебром плащах.
Варейн ступил на возвышение. И в этот момент весь весь зал замер. Тишина стала такой густой, что её можно было зачерпнуть ложкой.
— Народ Альбигора, — начал Варейн. — Далеко за этими стенами остался пепел. Там — смерть. Там — боль.
Молчание. Ни шелеста, ни кашля.
— Но Элун устоял, — продолжил Герцог. — Не потому что мы были сильнее. И не потому что у нас было больше оружия и магов. Элун устоял, потому что люди в нём были вместе.
Он бросил взгляд в сторону Пламенников. Потом — на нас, Лунных стражей. Потом — в конец зала, где стояли представители Белотканников.
— Память павших будет жить, пока жива воля, — сказал он. — И каждый, кто стоял на стенах, кто сражал гибридов, кто нёс воду раненым, кто жертвовал собой, закрывая бреши — уже вписан в летопись. Не на бумаге или в камне. Это останется в нашей крови.
Мы — те, кто вернулся из Элуна — склонили головы.
— Альбигор выстоит против любой угрозы, если станет единым, — продолжал Варейн. — Враг у ворот не делит нас на родословные. Он жрёт всех без разбора. И если мы не научимся уничтожать его вместе — он сожрёт нас всех, по одному.
Он замолчал. И на несколько долгих секунд в зале не раздалось ни звука. Я слышал только биение собственного сердца и тихий гул защитных артефактов.
И в этой почти священной тишине за моей спиной раздался шёпот:
— Говорит как сектант. Ещё и с тварями брататься вздумал. Говорю вам — опасения не напрасны. Это приведёт нас в хаос и бездну…
Я повернул голову. Медленно. Почти лениво.
Мелисар Граунт. Узкое лицо, с тонкими, почти женскими чертами, тонкая усмешка. Рядом с ним стоял старый барон Тардел. И несколько представителей старых семей, переживших уже не одну волну перемен и потому мёртво цепляющиеся за всё привычное.
Я улыбнулся почти дружелюбно.
— Потерпите эту речь, господа, — прошептал я, не оборачиваясь полностью. — Скоро подадут горячее. Обещаю — вам понравится.
Граунт ничего не ответил. Только его левая бровь дрогнула. А герцог меж тем уже поднял руку, завершив речь.
Нас пригласили на торжественный ужин.
Банкетный зал был роскошен. На потолке плыла иллюзия — проекция неба, с тонкими нитями движущихся зкомет и легчайшим мерцанием северных сияний. Над мраморным полом парили едва уловимые артефактные узоры, которые реагировали на шаги: каждый гость оставлял за собой лёгкий след — алый, синий, серебристый — в цветах своего клана.
В центре зала растянулся стол. Нет, не стол — река. Живое течение серебряной ткани, прорезанное золотыми пластинами и фарфоровыми берегами. Места были обозначены именными карточками с символами клана. Моё место сияло знаком Лунных стражей.
Слева от меня посадили Лию. Пальцы девушки нервно теребили уголок салфетки. Я наклонился и негромко сказал:
— Расслабься. Ты отлично держалась весь вечер.
— Но…
— Назад всё равно пути нет.
Она едва усмехнулась, не глядя. Справа от меня расположился барон Рейвель с супругой. Напротив сидел барон Артан, отец Лии. По бокам от него — Мирена Трейн и Юрг Ной. Напряжение висело такое, что брось кто кинул артефакт в середину стола, взрыв был бы покрасочнее любого боя.