Студент

Анишкин Валерий Георгиевич

– Ну, давайте пить чай и к делу.

– Вы учитесь в педагогическом институте на факультете иностранных языков, - не спросил, а сказал утвердительно Иван Фёдорович.

– Да, - ответил я

– Мы знаем, что Ваш покойный батюшка находился во время войны в Тегеране, выполняя особое задание партии и правительства.

– Я кивнул головой.

– Достойный человек. Примите мое искреннее соболезнование по поводу тяжелой утраты.

– Вам институт даёт хорошую характеристику, отмечая ваши неординарные способности, - после небольшой паузы сказал Иван Фёдорович.

Я

пожал плечами.

– Володя, вы комсомолец и должны понимать, что если мы пригласили вас к нам, то мы вам всецело доверяем, но хочу предупредить: всё, о чем здесь пойдет речь, не должно выйти за эти стены. Надеюсь, вы понимаете, в каком учреждении находитесь.

Последние слова Иван Федорович произнес жестко, пробуравив меня стальным взглядом серых холодных глаз.

– Понимаю, - сказал я, а по телу пробежали мурашки, хотя мое время уже не было таким страшным как то, когда в этом кабинете сидел отец.

– Я недаром заговорил о ваших способностях. Но я имею ввиду не те, которые отмечает руководство вашего института, а те, о которых я знаю со слов некоторых своих бывших сослуживцев, в частности от Фаддея Семеновича, которому вы оказали в свое время неоценимую услугу.

– Ничего особенного там не случилось. Сейчас в научной литературе полно примеров излечения методом наложения рук.

Говоря это, я немного лукавил. В случае с дочерью генерала Фаддея Семеновича играли другие факторы. Я тогда смог ввести девушку в то особое состояние, в котором мог пребывать сам, и это стало основой лечения. Я погрузил ее в мир отрицаемых наукой тонких энергий.

– Я об этом знаю. Сейчас политическая обстановка позволяет свободно говорить о телепатии и других подобных явлениях. Даже в литературе по криминалистике появляются намеки на то, чтобы использовать способности экстрасенсов для раскрытия преступлений. Но нам также хорошо известно, что официальная наука опровергает саму возможность парапсихологических феноменов, а поэтому любому здравомыслящему человеку трудно воспринимать это серьезно... С другой стороны, мы знаем, что государство сейчас финансирует закрытые исследования в этой области. А также нам известно, что в некоторых серьезных учреждениях такая работа все же на свой страх и риск проводится, хотя ее результаты не документируются. Больше того, сотрудники опасаются огласки фактов обращения к такого рода способам и методам получения нужной для дела информации и тщательно скрывают ее источники... Вот такое положение дел.

– Кстати, это тоже закрытая информация, - заключил Иван Федорович и опять строго посмотрел на меня.

– И чего вы хотите от меня?
– спросил я, смутился от того, что вопрос прозвучал неприлично вызывающе, и поправился:

– Чем я могу помочь?

– Дело щепетильное...

Иван Федорович сделал короткую паузу, словно еще раз взвешивая, доверять мне или нет, и решительно заговорил:

– На первый взгляд может показаться, что это дело личное. Но нужно иметь ввиду, что оно касается одного из ответственных работников государственной структуры, а потому здесь возможны любые провокации... В общем, у моего заместителя,

полковника Самойлова, пропала дочь. И никаких следов. Пропала и как в воду канула. Мы предприняли все меры, насколько это было возможно в данной ситуации, но вопрос, еще раз повторю, щекотливый, и мы бы не хотели давать огласку этому делу.

Иван Федорович замолчал и выжидающе смотрел на меня.

– Когда пропала девушка?
– спросил я.

– Четыре дня назад.

– Мне нужно поговорить с отцом девушки.

Иван Федорович нажал на кнопку коммутаторного телефона и попросил секретаршу пригласить полковника Самойлова.

Через пару минут в кабинет вошел моложавый полковник, на вид лет сорока с небольшим. Он окинул меня беглым взглядом и без приглашения сел на диван, закинув ногу за ногу.

– Вот, Николай Афанасьевич, молодой человек, о котором я тебе говорил, - сказал Иван Фёдорович.

– Что-то больно молод, - дал мне оценку полковник.

– У него к тебе вопросы, - не обращая внимания на реплику своего заместителя, пояснил хозяин кабинета.

Полковник молча повернулся ко мне. Я, не зная, как обращаться к нему, замялся, но тот понял без слов и назвал себя.

– Обращайтесь ко мне Николай Афанасьевич.

– Спасибо, - поблагодарил я.

– Николай Афанасьевич, при каких обстоятельствах пропала Ваша дочь?
– спросил я.

– Что вы имеете в виду?
– нахмурился полковник.

– Ну, не могли, например, явиться следствием исчезновение вашей дочери какие-то семейные отношения?

– Нет, не думаю... Но сейчас мне, прежде всего, важно знать, жива она или нет. Жена в истерике, твердит: "убили, убили!"

– Мне нужна фотокарточка Вашей дочери, - попросил я.

Полковник достал из кармана гимнастерки портмоне и вынул черно белую фотокарточку девять на двенадцать. Я взял фотографию в руки. На меня смотрела симпатичная девушка с ироничной улыбкой, красивым очертанием губ и с толстой косой, выпущенной на грудь.

Всякий раз, когда я смотрю на фотографию мертвого человека, мне бывает тяжело от ощущения отсутствия живого взгляда. В этом случае лицо на фотографии становится как бы плоским и теряет что-то неуловимое. Лицо меркнет, темнеет. Если я беру такую фотографию, то от нее идет легкий холод, который может усиливаться. Иногда мне нужно положить руку на изображение, чтобы установить энергетическую связь с портретом, и когда я более явственно чувствую холод, исходящий от него, мне кажется, что моя рука проваливается в пустоту.

К счастью, дочь полковника оказалась жива. Я внимательно всматривался в лицо девушки на фотографии и видел, что черты ее лица приобретают чёткость и яркость, резче обозначаются глаза, а вся фотография не утрачивает трехмерности изображения, ощущения тепла и света, исходящего от нее.

– Ваша дочь жива, - сказал я, и с меня самого словно камень свалился.

– Это точно?
– еще не вполне веря моим словам, переспросил полковник.

– Точно, - заверил я с легким сердцем.

– Иван Фёдорович, извини, я должен позвонить жене. Она же с ума сходит, - попросил полковник.