Сумерки Эдинбурга
Шрифт:
— Еще бы. И тимьян дикий.
— «Вместе мы туда пойдем», — негромко пропел Дональд. — Помнишь, вместе ее пели?
— Все я помню.
— А поселился все же здесь, — заметил Дональд. Закурив новую сигарету, он небрежно бросил горящую спичку в камин, но она не долетела и упала на ковер.
Иэн одним прыжком выскочил из кресла и ногой отправил спичку в огонь:
— Осторожней! Ковер прожжешь!
— Или пожар устрою? — предположил Дональд.
Иэн стиснул кулаки и отвернулся.
— Я ведь видел твой взгляд, когда я закурил. И то, что сам ты не куришь, тоже заметил.
— Это вредит здоровью, —
— Но ведь не куришь-то ты совсем не из-за этого.
— Если ты полагаешь, что мне хочется провести этот вечер за обсуждением моих личных привычек, то нам, пожалуй, пора закругляться, — сухо сказал Иэн.
— Обещаю тебе — больше ни слова. Чтоб мне провалиться.
— И о смерти давай больше не говорить, мне этого и так хватает.
Они сидели, глядя, как языки танцующего в камине пламени лижут воздух.
— Плечо болит еще? — спросил Дональд.
— Не особо, — отмахнулся Иэн. Он не любил, когда его жалели, а уж чтобы Дональд — и подавно.
— А ведь мама гордилась бы тобой, — сказал Дональд.
— А отец?
— Что отец?
— Он тоже гордился бы мной?
— Думаю, он был немного не таким, каким ты его себе представлял.
— О чем ты?
Дональд потянулся и вздохнул:
— Нечего ругать умерших. Прости.
— Ты про то, что некоторые считали его продажным полицейским? Я этому просто не верю.
— Ты прав, прав, конечно. Мне правда жаль, что я заговорил об этом, извини.
Они снова замолчали, глядя в огонь и чувствуя подступающую дремоту.
— Что ж, — сказал наконец Дональд, широко зевнув, — поздно уже, а я едва держусь на ногах. Правда, уже из-за того, что трезвый. — Он поднялся с кресла и, сладко потянувшись, пошел по мягким коврам к спальням. В дверях своей он обернулся и улыбнулся брату — не ироничной улыбкой потасканного мужчины, а милой и застенчивой улыбкой мальчика, которого Иэн хорошо помнил. — Совсем как прежде — правда, братец?
Иэн знал, что, сколько ни притворяйся, те дни уже не вернуть, но, глядя на лицо брата, поблескивающее в отсветах камина от пота и светящееся искренней надеждой, он не нашел в себе духу сказать об этом.
— Да, — откликнулся Иэн, — совсем как прежде.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Элизабет Сазерленд (друзья звали ее Бетти) летала по своей кухне вдвое энергичнее, чем обычным будничным вечером среды. Смерть жильца сильно ее расстроила, однако в то же время сделала объектом всеобщего любопытства и сочувствия, и эту роль миссис Сазерленд находила в высшей степени приятной Все соседи относились к ней теперь с необычайным участием — даже заносчивая миссис Портер, хозяйка доходного лома по соседству, при встрече положила ей на предплечье ладонь, поцокала языком и сказала:
— Бедняжка вы моя — и как вы только держитесь?
На это миссис Сазерленд ответила, что старается изо всех сил, но, учитывая трагические обстоятельства, это непросто, и что действительно ужасно, когда твоего жильца убивают под крышей твоего же дома (она сочла уместным добавить эту маленькую и не совсем соответствующую действительности деталь, потому что хотя мистера Вайчерли и убили где-то в другом месте, но жил-то он и правда здесь, под крышей ее собственного дома).
На следующий
Бетти Сазерленд, добрая душа, искренне огорчилась из-за безвременного ухода мистера Вайчерли, но для себя она никакой опасности не предполагала. Они с миссис Портер (дарительницей восхитительного пирога) сошлись во мнении, что молодого человека, скорее всего, убили из-за карточного долга или по какой-то иной личной причине. Он производил впечатление замечательного юноши, но внешность обманчива — она ведь и сама, будучи хозяйкой меблированных комнат, прекрасно знала, что за благородной внешностью может скрываться злостный опиумщик, горький пьяница или неисправимый игрок. И хотя Бетти продолжала говорить знакомым, что убийство произошло под крышей ее собственного дома, она меньше всего думала, что убийца может положить глаз и на нее. Ей всего лишь довелось оказаться квартирной хозяйкой парня, которому не повезло, — вот и все.
Поэтому, когда в среду утром Бетти услышала дребезжанье колокольчика, она радостно поспешила к дверям в ожидании очередного пирога или вазы с цветами. Впрочем, на всякий случай она сперва приоткрыла щель для писем и, заглянув в нее, наткнулась взглядом на пялящегося прямо ей в глаза бродяжку, который явился к ней за день до того и заявил, что работает с инспектором Гамильтоном, — тем самым красавчиком, что уже дважды приходил сюда. Несколько сомневаясь в истинности слов мальчишки, она все же велела ему передать сообщение для детектива Гамильтона. Она знала, что если инспектор получит ее весточку, то впредь мальчишке можно доверять — для эдинбуржцев было в порядке вещей поручить встречному бродяжке сбегать куда-нибудь с поручением за пару пенсов.
— Миссис Сазерленд? — окликнул ее мальчик. — У меня ответ от инспектора Гамильтона.
— Какой?
— Можно войти?
— Ты один?
— Ага.
Миссис Сазерленд отомкнула дверь и впустила вестника внутрь.
Мальчишка был щуплый и маленький не по возрасту — она поняла это, лаже не зная, сколько ему лет. И хотя росточком он не вышел, глаза были смышленые. По крайней мере, решила она, руки и лицо у него не слишком чумазые — явно мылся не больше чем неделю или около того назад.
— Вытри ноги! — сказала она, и мальчик подчинился, почтительно сняв к тому же свою кепку. — Думаю, ты не откажешься от миски супа.
Город был наводнен такими вот молодцами, и о каждом позаботиться было попросту невозможно, но миссис Сазерленд не могла не заметить, как ее гость облизнулся, почуяв запах капустного супа, и как громко забурчало у него в животе.
— Благодарю вас, мэм, — сказал он, шагая за ней по холлу.
— Так что велел передать инспектор? — спросила Бетти, усадив мальчишку в укромном закутке кухни и глядя, как тот с шумным чавканьем заглатывает капустный суп и запихивает за щеки здоровенные куски черного хлеба.