Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.
Шрифт:
Отклик был грандиозным, чего нельзя было ожидать. Воины девятнадцати народов собрались в количестве более двух тысяч человек: по оценке Джонсона, «самое большое количество индейцев, возможно, когда-либо собиравшихся по какому-либо случаю», и по численности они не уступали великому собранию в форте Карильон в 1757 году. Среди индейцев были представители всех враждебных племен, кроме потаватоми, делаваров и шони. Несколько знатных воинов, включая Понтиака, отсутствовали, но это, похоже, лишь подчеркивало степень отторжения их наций. Вожди стремились возобновить торговлю и приняли условия, предложенные Джонсоном: вернуть белых пленников, разорвать отношения с индейцами, которые оставались враждебными, выплатить компенсацию торговцам, чьи запасы были потеряны во время восстания, гарантировать безопасность торговцев, которые вскоре прибудут к ним, и передать все споры на рассмотрение Джонсона или коменданта Детройта для урегулирования. Чтобы доказать, что политика Амхерста действительно не имеет под собой оснований, Джонсон раздал феноменальное количество
Когда 7 августа Брэдстрит отправился в путь по следам великого мирного конгресса, он полагал, что его задача будет заключаться не в том, чтобы пронести огонь и меч от Ниагары до Мичилимакинака, а в том, чтобы принять покорность нескольких оставшихся враждебных групп. По крайней мере, он на это надеялся. Его отряд состоял из необученных провинциалов и больных регулярных войск, а его собственное здоровье вряд ли было крепким: непонятный изнурительный недуг свалил его в мае, и даже в конце июля он не мог ходить без посторонней помощи. Поэтому, когда 12 августа к его лагерю у Преск-Айл под флагом перемирия подошли десять индейских вождей, настроение Брэдстрита резко поднялось. Представившись послами от уайандотов из Сандаски, делаваров, шауни, минго и мунси — «пяти наций индейцев, населяющих равнины в Сциото», — они попросили о мире. Брэдстрит ответил им условиями, подобными тем, которые Джонсон предложил на Ниагаре. Индейцы должны были немедленно прекратить все враждебные действия; через двадцать пять дней доставить ему всех белых пленников в залив Сандаски на озере Эри; отправить всех индейцев, которые впоследствии убьют или ограбят белых, в форт Питт для суда; оставить заложников в своем отряде до выполнения условий, взяв с собой офицера и индейца-переводчика из своей армии, когда они будут нести условия мира в свои деревни. Взамен полковник обещал сообщить о соглашении своему начальству и не допустить, чтобы экспедиция Буке опустошила деревни в стране Огайо[794].
Отправив Гейджу сообщение о своих переговорах, Брэдстрит отправился в путь, который с каждым днем все больше напоминал триумфальное продвижение, чем военную экспедицию. Когда индейские племена встречали его и предлагали свою покорность, он говорил им, чтобы они встретились с ним в Детройте в начале сентября для проведения большой конференции по заключению договора. Уверенный в том, что стал свидетелем последнего краха восстания, 26 августа он отрядил капитана Томаса Морриса из 17-го полка и отправил его вверх по реке Мауми с небольшим эскортом и приказом следовать в Иллинойс и принять там командование. Если по дороге он встретит Понтиака, Моррис должен был сказать ему, чтобы он встретился с Брэдстритом в Сандаски, где полковник будет ожидать доставки делавэрцев, шауни и других пленных. Брэдстрит полагал, что стоит на пороге умиротворения всей внутренней части Америки[795].
Когда в последние дни августа Брэдстрит осуществил формальное освобождение изможденного гарнизона майора Гладвина и отправил отряды на повторное занятие Мичилимакинака и форта Эдварда Огастуса, он считал, что выполнил миссию, возложенную на него Гейджем. Однако когда 5 сентября он приступил к дипломатической работе по подтверждению мира с собравшимися представителями индейцев, он реагировал не столько на приказы, сколько на изменчивую комбинацию грандиозности и жадности, которая всегда определяла его личность. Последствия окажутся губительными для мира и смертельно опасными для расцветающих амбиций Брэдстрита, который хотел стать владыкой Великих озер.
Еще задолго до отплытия из форта Ниагара полковник рассматривал свою экспедицию как возможность послужить не только себе, но и своему королю, поэтому среди бочек с армейскими товарами, предназначенных для Детройта, он припрятал значительное количество торговых товаров, принадлежавших ему самому и некоторым деловым партнерам. Но если в июле он, вероятно, рассчитывал только на то, чтобы сколотить кругленькое состояние на возрожденной индейской торговле, то распад индейского сопротивления пробудил более давнюю мечту. С 1755 года, когда Брэдстрит впервые увидел Освего и понял, что pays d'en haut — это потенциальная империя, центром которой он сам является, он продвигал планы по созданию «владычества на озерах» — сначала тихо, а после триумфа в форте Фронтенак в 1758 году — публично. Тогда его постигло разочарование, но теперь казалось, что мечта находится в пределах его досягаемости. Чтобы овладеть ею, он включил беспрецедентную статью в договор, который представил собравшимся вождям оттавов, чиппева, гуронов, миами, потаватоми и миссиссаугов. Называя индейцев не только «детьми» Георга III, но и его «подданными», договор провозглашал «суверенитет Его Величества над всеми и каждой частью этого округа, столь же полный и столь же обширный, как и в любой другой части его доминионов». Вожди сделали свои пометки, но невозможно поверить, что они полностью осознавали, что Брэдстрит намеревался подчинить их до такой степени, на которую ни один индейский народ никогда не соглашался по доброй воле[796].
Замысел полковника в Детройте стал очевиден лишь позднее, когда он доложил в Уайтхолл о мирной конференции и объяснил, что по условиям договора «Его Величество может по справедливости и при обычном использовании своей
Мерцающее перед глазами видение ослепило Брэдстрита и чуть не погубило его, когда он увидел более непосредственные последствия своих действий на конференции. Ошибочно приняв сиюминутное преимущество за контроль над ситуацией, он повел себя скорее как завоеватель, чем как «отец-посредник», за которым индейцы приехали в Детройт. Хотя есть все основания полагать, что они не поняли пункта договора, который наделял их новым статусом подданных, они не могли ошибиться в значении ответа Брэдстрита на мирный пояс, который Понтиак отправил в Детройт вместо своего собственного присутствия. Выразив возмущение тем, что Оттава не явился лично, полковник схватил топор, разрубил пояс на куски и приказал выбросить вампум в реку. Брэдстрит намеревался уничтожить достоинство Понтиака. Однако, не поняв, что его поступок «примерно эквивалентен тому, как если бы европейский посол помочился на предложенный договор», он разрубил на куски свой собственный авторитет, вернув авторитет индейскому вождю, чей собственный народ в значительной степени отрекся от него[798].
Человек, который невольно утопил надежду на мир в реке Детройт вместе с осколками вампума Понтиака, начал видеть, как его мечта рушится вскоре после окончания конференции. 12 сентября от Гейджа пришло первое из нескольких писем, в котором он сообщал, что превысил свои полномочия, заключив мирный договор в Преск-Айле, и что теперь он должен отказаться от своего соглашения, двинуться по суше против деревень шауни и делаваров на реке Сиото и «использовать все средства…..чтобы уничтожить их». Брэдстрит, писал Гейдж, не должен был принимать никаких предложений о мире до тех пор, пока индейцы не выдадут «десять главных зачинщиков войны, которые будут преданы смерти». Только тогда он мог согласиться на перемирие и послать их делегатов «надлежащим образом к сэру Уильяму Джонсону, чтобы просить о мире»[799].
Смущенный как неожиданным упреком, так и невыполнимым приказом, Брэдстрит ответил письмом с самооправданием (первым из длинной серии), а затем поспешил к заливу Сандаски, где его ожидали пленники, которых обещали доставить послы шауни, делаваров и других племен. Полковник не был чужд трудностям и, если уж на то пошло, недоверию начальства. Он всегда добивался успехов, которые заставляли замолчать его критиков, превращая официальные порицания в одобрение (по крайней мере, неодобрительное). Все, что ему было нужно для улучшения настроения Гейджа, — это вернуться с заключенными.
Но пленные в Сандаски не приходили. Вместо них приходили новые письма, и между ними и все более очевидным фактом, что шауни и делавары никогда не приведут пленных, Брэдстрит мог видеть надвигающиеся очертания катастрофы. Самые плохие новости пришли от капитана Морриса, который так и не добрался до Иллинойса. Не успел его отряд проплыть и двадцати миль вверх по реке Мауми, как встретил Понтиака. Хотя он еще не отказался от своей веры в возвращение французского короля, он выслушал обращения Морриса и согласился послать мирный пояс Брэдстриту в Детройт. Он также пообещал Моррису безопасный проход в страну Иллинойс и послал эскорт с вампумом, чтобы облегчить ему путь. Но дальше вверх по реке Моррис обнаружил, что добрые услуги Понтиака мало что значат. Группа воинов майами, недавно принявших от индейцев Огайо боевой пояс, схватила его и привязала к колу. Они уже собирались замучить его до смерти, когда их вождь, родственник Понтиака, отговорил их и отвел Морриса в свою хижину. При первой же возможности потрясенный капитан бежал по суше в Детройт. Там, описывая свои приключения Брэдстриту, Моррис утверждал, что, хотя Понтиак может быть полезен, очевидно, что мирные предложения индейцев в Преск-Айл были уловкой. «Заложена мина и зажжена спичка, чтобы взорвать нас. Сенеки, шауни и делавары разослали свои военные пояса всем народам, которые только и ждут сигнала к общему нападению»[800].