Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.

Андерсон Фредерик Ирвинг

На практике закон чаще всего затрагивал адвокатов и печатников, которые, как предполагалось, должны были скрупулезно соблюдать закон и перекладывать его издержки на своих клиентов и заказчиков. Но с меньшей частотой закон затрагивал почти всех свободных подданных в колониях: или, по крайней мере, тех, кто занимался такими обыденными делами, как продажа земли, заключение контрактов, покупка газет, игра в пикет или риск и смерть с достаточным количеством имущества, чтобы завещать его наследникам. Почти повсеместное принятие закона стало еще одним свидетельством фискального блеска первого лорда Казначейства и изобретательности разработавших его чиновников и, несомненно, вызвало у них тихое самодовольство. Однако и это было еще не все. Гренвилл также позаботился о том, чтобы после вступления закона в силу 1 ноября — промежуток времени, необходимый для того, чтобы марки были напечатаны и отправлены в Америку, — управление ими осуществляли сами американцы.

Гренвилл знал, что после его реформ в таможенной службе колонисты жаловались на то, что офицеры и судьи Адмиралтейства, управляющие Законом об американских пошлинах, практически все

были британскими чиновниками и бесцеремонно относились к американским чувствам. Поэтому после принятия Закона о гербовом сборе он позаботился о том, чтобы попросить агентов колоний назначить видных колонистов в качестве мастеров гербового сбора. Поскольку в каждой провинции должен был быть дистрибьютор, имеющий право взимать плату в размере 7,5 % от валового объема продаж, это не было пустяковым благом, и агенты поспешили им воспользоваться. Джаред Ингерсолл, чей памфлет объяснял, почему колонии не должны облагаться «внутренними» налогами, и который был восхищен духом речи полковника Барре, тщательно рассмотрел этот вопрос, а затем выдвинул свою кандидатуру. В мае он отбыл в Новую Англию, взяв с собой полномочия дистрибьютора Коннектикута. Новый агент в Пенсильвании, Бенджамин Франклин, выдвинул кандидатуру Джона Хьюза, своего политического союзника на родине и лидера антипроприетарной партии в ассамблее. Дистрибьюторство в Виргинии досталось коллеге и другу Джорджа Вашингтона полковнику Джорджу Мерсеру, который представлял в Лондоне интересы Компании Огайо. Мерсер лишь с небольшим отрывом опередил другого видного и политически влиятельного кандидата от Северной шеи, Ричарда Генри Ли. По совету представителя Массачусетса Гренвилл назначил Эндрю Оливера — зятя вице-губернатора и верховного судьи Томаса Хатчинсона, а также секретаря провинции в качестве дистрибьютора колонии Бэй. Эти люди, как и их коллеги, занимавшиеся изготовлением марок, были социально известными, состоятельными и политически респектабельными фигурами. Их назначение, по мнению Гренвилла, заверит колониальную элиту в его добрых намерениях и укрепит его влияние среди руководителей каждой колонии. Это был еще один удар организационной проницательности. Первый лорд, должно быть, улыбался, думая о том, как мало он оставил на волю случая^[824].

Если бы Гренвилл так же скрупулезно следил за своими отношениями с королем, как он следил за перестройкой отношений между колониями и метрополией, его история могла бы сложиться более благополучно. В дворцовых ветрах зашевелились неблагоприятные соломинки. Даже когда парламент послушно принял Гербовый акт, король проявлял раздражающее нежелание назначать на должности кандидатов Гренвилла; более того, назначенцы короля так часто были друзьями графа Бьюта, что Гренвилл подозревал, что Северный Макиавел снова нашептывает на ухо своему старому наставнику. К концу марта первый лорд, не в силах скрыть свой гнев, открыто поссорился с королем из-за назначений. Если бы он лучше знал мысли своего господина, Гренвилл, возможно, попридержал бы язык. Но в то время он был занят другой американской мерой, которая неожиданно возникла в начале марта в связи с просьбой генерала Гейджа: просьба, которую он считал необходимым выполнить, но которая влекла за собой достаточный политический риск, чтобы заставить его действовать с осторожностью. Если обычно в британской политике внутренние проблемы определяли формулирование американской политики, то в данном случае американский вопрос отвлек внимание премьер-министра от политики двора в тот момент, когда он меньше всего мог себе это позволить^[825].

На кону стояли старые проблемы, связанные с трудностями размещения войск, ареста имущества и поддержания дисциплины в Америке. Вопрос о расквартировании, так или иначе, занимал Гейджа с 1755 года, когда после поражения Брэддока его полк столкнулся с трудностями в обеспечении зимнего жилья. Колонисты — особенно в окрестностях Олбани, где полковник Джон Брэдстрит управлял закупками и перевозками армии, уделяя особое внимание максимизации прибыли для себя и своих союзников Шуйлера и ван Ренсселаера, — всегда были не готовы предоставить армии своих лошадей, повозки и фураж. А индейская война, последовавшая за изнурительными Карибскими кампаниями, привела к высокому уровню дезертирства, особенно в таких полках, как Королевский американский, в рядах которых было значительное количество колонистов. В начале 1765 года Гейдж наконец решил заняться этими проблемами в надежде предотвратить ухудшение ситуации. Думая о том дне, когда он перебросит войска из индейской страны в колонии морского побережья, он хотел быть готовым как позаботиться об их физических потребностях в походе, так и вооружить себя полномочиями для поддержания порядка в оседлых районах, где они будут размещены. Поэтому он попросил внести ряд поправок в Акт о мятеже. В результате возникли небольшие дебаты о месте армии в Америке и появился плохо проработанный законодательный акт — Закон о постое 1765 года^[826].

Каждый год парламент принимал сложный закон, известный как Акт о мятеже, чтобы санкционировать дальнейшее существование армии и регулировать ее внутреннюю дисциплину. Акт о мятеже контролировал практику вербовки, предусматривал наказания за дезертирство, мятеж и другие военные преступления, определял правила перемещения и размещения войск, а также затрагивал практически все важные аспекты управления армией. За некоторыми исключениями, он распространялся только на армию на Британских островах, и в этом, как считал Гейдж, и заключалась проблема. На первом этапе Семилетней войны колонисты и колониальные ассамблеи часто отказывались выполнять приказы главнокомандующего, поскольку в акте ничего не говорилось о Северной Америке. В конце концов главнокомандующий и провинции достигли modus vivendi, когда провинциальные ассамблеи согласились принимать свои

собственные ежегодные Акты о мятеже; но все по-прежнему зависело от готовности колоний к сотрудничеству. Гейдж беспокоился, что ему не хватает юридической силы, чтобы заставить колонии выполнить свой долг. Когда срок действия провинциальных законов о мятеже истек, а законодательные органы отказались их возобновить, он предвидел возвращение к конфликтам и разочарованиям десятилетней давности; и когда в ноябре 1764 года мэр Нью-Йорка отказался обеспечить топливом войска, расквартированные в его городе, Гейдж начал действовать. Написав военному секретарю Уэлбору Эллису, он попросил парламент распространить действие Акта о мятеже на Америку, изменив его таким образом, чтобы командиры могли размещать войска в частных домах, если казармы или общественные дома не отвечают их потребностям^[827].

Поскольку свобода от размещения солдат в частных домах была драгоценной английской свободой, гарантированной с 1628 года Петицией о праве, любой законопроект, составленный в соответствии с требованиями Гейджа, неизбежно вызвал бы фурор не только в Палате общин, но и в радикальной прессе, и дал бы Питту оружие, которое ему даже не пришлось бы затачивать, чтобы разнести министерство на куски. Однако секретарь Эллис отреагировал с рвением энергичного невежды и уже через неделю после получения письма Гейджа разработал новый закон о мятеже, в котором воплотил все пожелания генерала. Эллис и не подумал посоветоваться с Гренвиллом, который был удивлен 9 марта, когда король, как никто другой, сообщил ему о законопроекте как раз вовремя, чтобы предотвратить катастрофу. Однако, ознакомившись с проектом Эллиса, Гренвилл решил, что сможет найти формулировку, достаточную для того, чтобы позволить Гейджу размещать войска в частных домах, но достаточно расплывчатую, чтобы ускользнуть от внимания зоркой оппозиции^[828].

Гренвилл предложил добавить в Акт о мятеже пункт, который наделял бы гражданских магистратов правом при отсутствии казарм или комнат в публичных домах приказывать солдатам размещаться «таким образом, как это до сих пор практиковалось при размещении войск Его Величества в доминионах Его Величества в Америке». Это было лучше, чем прямое нарушение Эллисом Петиции о праве, но не намного. Во время войны в Америке, особенно в бытность Лаудуна главнокомандующим, практиковался насильственный захват помещений в частных домах, и об этом знало достаточно оппозиционных депутатов, чтобы поднять этот вопрос, когда Эллис внес законопроект в Палату общин в День апрельских дураков. В результате дебатов, которые были гораздо острее, чем дебаты по Гербовому акту, выяснилось, что министерство не смогло набрать даже достаточного количества голосов, чтобы распорядиться о печати законопроекта. Смутившись, Гренвилл отозвал законопроект до тех пор, пока его подчиненные не смогут проконсультироваться с агентами и другими экспертами по колониальным делам^[829].

Эта тактика на мгновение уменьшила проблемы министерства, но в долгосрочной перспективе только усложнила ситуацию. Чарльз Дженкинсон, помощник Гренвилла, обратился к Бенджамину Франклину за советом по поводу положений, касающихся постоя. Франклин уже связался со своим старым другом Томасом Поуналлом, бывшим губернатором Массачусетса, который теперь рекламировал себя как универсального эксперта по колониальным делам. Вместе они предложили министерству принять формулу, которую, как утверждал Пауналл, он использовал, чтобы разрядить кризис с размещением колонии Бэй в 1758 году. Она запрещала размещать войска в частных домах, но давала колониальным губернаторам право захватывать пустующие дома, амбары и хозяйственные постройки и превращать их во временные казармы; в этом случае провинции должны были снабжать войска «дровами, постельными принадлежностями, свечами, солью, уксусом, кухонной утварью и ежедневной порцией небольшого пива, сидра или разбавленного рома» — предметами, которые обычно предоставляются в общественных домах или которые провинции предоставляли бы войскам в постоянных казармах. Другие агенты давали советы по другим аспектам законопроекта, следя за тем, чтобы в нем требовалось только то, что колониальные законодательные органы уже предоставляли в своих собственных статутах военного времени.

Таким образом, в итоге Закон о постое разрешил Гейджу отдавать приказы о захвате обозов за обычную плату; оговорил, что командиры, чьи люди временно размещались в общественных домах, должны были платить только за еду, но не за жилье; разрешил войскам переправляться через реки на паромах за половину обычной стоимости проезда; и распространил на колонии все наказания, действующие в Великобритании за укрывательство дезертиров. Ни одно из этих положений, по мнению Франклина и других агентов, не выходило за рамки разумных представлений колонистов о поддержке армии. Учитывая их заверения и отсутствие каких-либо других положений, вызывающих явные возражения, оппозиционные депутаты больше не смогут утверждать, что министерство намерено лишить колонистов их прав. Поэтому Гренвилл снова взял в руки общины и 3 мая добился принятия Закона о постое 1765 года с голоса. Лорды согласились, король приложил свое согласие, и 15 мая законопроект стал законом^[830].

Но закон о постое, хотя и был приемлем в Лондоне для Палаты общин и американских агентов, не устраивал больше нигде: в первую очередь в Америке, где его предстояло применять. Генералу Гейджу он, вероятно, нравился меньше всех, поскольку закон не разрешал ему размещать свои войска в частных домах. На самом деле, поскольку он прямо признавал только пустующие здания подходящими для временных казарм, он фактически освобождал частные дома от использования, достигая противоположного желания Гейджа и лишая его возможности делать даже то, что когда-то делал Лаудун, — захватывать помещения в соответствии с «Армейским обычаем». Гейдж просил свободы действий, а министерство связало ему руки за спиной^[831].