Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.
Шрифт:
Днем 11 августа защитники форта Онтарио услышали, как канадские топоры рубят деревья в лесу, открывая пушечную дорогу от их лагеря к окопам, которые ополченцы уже начали рыть к востоку от форта. К несчастью для гарнизона, укрепления Освего еще не были завершены. Даже после того, как ослабленные 50-й и 51-й полки восстановили свои силы, укреплению их обороны мешала неопределенность, связанная с передачей командования от Ширли к Аберкромби и Лаудуну. Более того, благодаря отчасти дилетантству Ширли, а отчасти сложной географии местности, оборона Освего была плохо продумана. Первоначальный торговый пост — каменный сруб, построенный в 1727 году, — стоял на невысоком возвышении у залива, где река Освего впадала в озеро Онтарио. В четверти мили к востоку, за рекой, возвышался холм на пятьдесят футов выше озера, а в четверти мили к западу от блокгауза — еще более высокий холм. Атакующие с любого из холмов с помощью даже легких пушек
Таким образом, в день, когда Монкальм начал осаду, Освего состоял из трех отдельных постов: в центре находился собственно Освего — ветхий сруб, защищенный со стороны суши рогатиной, но открытый для реки и озера; к востоку от реки стоял форт Онтарио — квадратный частокол с четырьмя бастионами; а на западе высился новый форт Освего, настолько «бедный и жалкий», что солдаты гарнизона прозвали его фортом Плута. Даже если бы все его части были завершены и правильно расположены, Освего было бы трудно оборонять. Как оказалось, ни один из фортов не был правильно спланирован или хорошо построен, и подполковник Мерсер располагал всего 1135 солдатами, чтобы сдержать 3 000 человек Монкальма и восемьдесят пушек[191].
Оборона Освего не будет долгой. Осмотрев место, Монкальм решил сначала вложить средства в форт Онтарио. Под прикрытием небольшой гряды, расположенной менее чем в ста ярдах от форта, днем одиннадцатого числа люди Монкальма начали рыть траншею параллельно восточной стене форта. Всю ночь и весь следующий день они копали, возводя бруствер и сооружая платформы, с которых их пушки могли стрелять практически в упор по деревянному частоколу. Не видя смысла подвергать гарнизон убийственной канонаде, Мерсер отдал приказ покинуть форт Онтарио тринадцатого числа. На рассвете следующего утра он посмотрел через реку и увидел, что французы не только заняли форт Онтарио, но и установили дюжину пушек рядом с ним, на возвышенности. Это было ужасающее зрелище, поскольку все пушки на собственных батареях форта Освего были установлены на рогатинах, а значит, направлены в сторону от противника.
Мерсер, мужественный офицер, приказал перевернуть орудия на платформах. В результате артиллеристы оказались без парапета, прикрывающего их, и целились из пушек над головами гарнизона, но Мерсер все равно отдал приказ открыть огонь. По словам Стивена Кросса, гражданского плотника, приехавшего в Освего строить корабли, последовавшая за этим «пушечная канонада с обеих сторон была столь же ожесточенной, как, возможно, когда-либо была, примерно до 10 часов». Затем, продолжал Кросс, «примерно в это время мы обнаружили, что враги в большом количестве переходят реку [вверх по течению от Освего, вне пределов досягаемости]; а у нас не было достаточных сил, чтобы подойти и противостоять им, и мы сочли небезопасным держать людей в форте Раскель, который был эвакуирован; и [пока] мы все были сгрудились вместе, в главном форте и около него, комендант…был убит пушечным ядром…»[192]
На самом деле выстрел обезглавил его. Командование перешло к подполковнику Джону Литтлхейлсу, человеку, настолько потрясенному ужасной смертью Мерсера и настолько удрученному своим безнадежным положением, что уже через час он приказал прекратить огонь и отправил под перемирием представителя с просьбой об условиях. Монкальм, как профессиональный офицер, тонко чувствующий этикет капитуляции, решил, что краткая оборона британцев была недостаточной, чтобы заслужить великодушие. Поэтому он отказался предложить Литтлхейлсу военные почести — они позволили бы британцам уйти со своими знаменами, личным имуществом и символической пушкой в обмен на обещание не возвращаться на службу в течение определенного срока — и вместо этого настоял на том, чтобы взять в плен весь гарнизон. Благоразумно и бесславно Литтлхейлс согласился.
Таким образом, это место попало в руки французов; с большим количеством запасов [, которые], как мы полагаем, составляют около 9000 бочек с провизией, значительным количеством медных и железных пушек и мортир; одно судно, только что спущенное на воду, два шлюпа на 10 пушек каждый, одна шхуна на 10 пушек, одна гребная галера с вертлюгами и одно небольшое судно на складе, построенное наполовину, большое количество шлюпок и, насколько я могу судить, 14–16 сотен пленных, включая солдат, матросов, плотников и других ремесленников, поселенцев, индейцев, торговцев, женщин и детей[193].
Единственное обещание, которое
Индейские воины, сопровождавшие экспедицию, находились под французским руководством только в том смысле, что к каждой группе был приставлен канадский офицер, говоривший на ее языке. Воины не получали никакой платы, кроме провизии и подарков. В отличие от французских и канадских войск, которые (по крайней мере, в теории) служили во славу церкви и короля, индейцы сражались, чтобы продемонстрировать личную храбрость и получить грабеж, трофеи и пленных. Теперь же, после капитуляции, они накинулись на то, что считали — и что предыдущие французские командиры всегда считали должным вознаграждением за свои заслуги[194]. В долгий беспорядочный день индейцы убивали и снимали скальпы с больных и раненых в британском госпитале, присваивали припасы из запасов торгового поста и фортов, захватывали личное имущество и брали пленных из семей солдат и торговцев. Колонистам и беззащитным британцам это казалось оргией насилия. Как рассказывал Стивен Кросс, как только индейцы проникли в наш форт [старый Освего], они отправились на поиски рома; который нашли и начали пить, и вскоре стали похожи на множество гончих псов; и, убив и ободрав всех, кого смогли найти на той стороне, перебрались через реку [в форт Онтарио, где содержались Кросс и большинство побежденных солдат] с намерением сделать то же самое со всеми остальными; И когда они приблизились к форту, где мы находились, и услышали сбивчивые крики тех, кто находился внутри [стен, они] подняли ужасные крики и бросились на [французских] гвардейцев с большим усердием, чтобы пробраться к нам со своими ястребами; и с большим трудом французы смогли помешать им[195].
В общей сложности индейцы убили от тридцати до ста англо-американских солдат и гражданских лиц и взяли в плен неопределенное количество людей, прежде чем Монкальм смог восстановить порядок. Он был крайне смущен этой «резней», которая, по его мнению, опозорила его как офицера, обязанного защищать военнопленных. Этот инцидент настолько обескуражил его, что он исключил все упоминания о нем из своего доклада военному министру, за исключением единственной загадочной пометки: «Это будет стоить королю от восьми до десяти тысяч ливров, что сохранит нам привязанность индейцев». Это было его единственное упоминание о средствах, которые он выделил на выкуп пленных, которых индейцы готовы были отдать[196].
Луи-Антуан де Бугенвиль (1729–1811). Назначенный в 1756 году капитаном армии и помощником маркиза де Монкальма, Бугенвиль уже был автором знаменитого трактата по интегральному исчислению, когда отправился в Америку. Хотя он не был особенно одарен как пехотный командир, его великолепные дневники до сих пор представляют собой лучший отчет об американской войне с точки зрения французского регулярного офицера. После войны Бугенвиль начал вторую карьеру в качестве морского офицера, в форме которого он изображен на этой гравюре конца XVIII века. С 1766 по 1769 год он стал первым французом, обогнувшим земной шар, исследовав Таити и другие острова южной части Тихого океана. Во время Американской революционной войны он служил капитаном фрегата и в итоге получил звание контр-адмирала. Предоставлено Музеем истории Канады Маккорда, Монреаль / Musee McCord d'histoire canadienne, Montreal.
Освего стал первой победой Монкальма, и Водрёй, Риго и другие канадцы могли испытывать определенное удовлетворение, ведь они сыграли решающую роль в ее достижении. Однако победа досталась маркизу де Монкальму слишком дорогой ценой. Подобно Лаудуну, столкнувшемуся с провинциалами британских колоний, Монкальм тоже получал первые нежелательные уроки культурной динамики войны в дикой местности, и начинал делать точно такие же выводы. Монкальму, как и Лаудуну, казалось, что странное вырождение поразило все и всех, кто жил в Северной Америке; что войну там лучше вести людям, которые знают, как правильно и благородно себя вести, — регулярным войскам; что чем меньше нужно полагаться на колонистов или индейцев, тем лучше. В конце концов адъютант Монкальма, Луи-Антуан де Бугенвиль, выкристаллизовал отношение, которое инстинктивно разделяло большинство европейских офицеров, служивших в Америке: «Воздух, которым здесь дышат, заразителен, и я боюсь, как бы долгое пребывание здесь не привело к тому, что мы приобретем пороки народа, которому мы не передаем никаких добродетелей»[197].