Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.
Шрифт:
Вуд-Крик и озеро Онейда. На этой эскизной карте с перевернутыми надписями показано течение Вуд-Крика от форта Булл до озера Онейда, большую часть которого генерал Дэниел Уэбб приказал завалить срубленными деревьями в ожидании французского вторжения, существовавшего только в его паническом воображении. Любезно предоставлено библиотекой Уильяма Л. Клементса в Мичиганском университете.
К тому времени, когда весть о нападении Монкальма дошла до ближайших значительных британских сил, было уже 17 августа и слишком поздно, чтобы освободить гарнизон, который уже находился под охраной и направлялся в Монреаль. Генерал-майор Дэниел Уэбб, третий в командной иерархии после Лаудуна и Аберкромби, ранее был отправлен с 44-м полком на подкрепление Освего. Он узнал новости в Герман-Флэтс, небольшом поселении в долине Мохоук в семидесяти милях к западу от Олбани. Уэбб осторожно продвигался к Большому Перевозу, где 20 августа слухи, циркулировавшие в нервном гарнизоне, убедили его, что Монкальм готовится
Лорд Лаудун редко критиковал других регулярных офицеров, и особенно других протеже герцога Камберлендского, но даже он считал, что Уэбб зашел слишком далеко. Тем не менее Уэбб настолько эффективно уничтожил передовые посты на Мохоке, что Лаудун мало что мог сделать, чтобы переломить ситуацию. Опасаясь, что за ударом по Освего последует другой удар по провинциалам в форте Уильям Генри, Лаудун уже 20 августа приказал Уинслоу отказаться от дальнейшей подготовки к экспедиции против Краун-Пойнта и сосредоточиться на улучшении укреплений своего поста. К концу августа крах британского наступательного потенциала на северной границе был завершен. Лаудун пробыл в Нью-Йорке меньше месяца. Пока провинциалы жаждали расформирования, а регулярные войска ждали приказа об отправке в зимние кварталы, главнокомандующий занимался организационными вопросами, в которых он преуспел, спорил с гражданскими властями о квартирах для своих войск и изучал состояние британских военных усилий в Америке. Он мало что мог сделать, чтобы отплатить французам, и мало что мог сделать, чтобы исправить американцев, но, по крайней мере, он начал понимать, с чем столкнулся[199].
ГЛАВА 14
Состояние центральных колоний
1756 г.
КАК БЫ ПЛОХО НИ ОБСТОЯЛИ дела в Нью-Йорке, когда лорд Лаудун остановился, чтобы рассмотреть донесения из остальных колоний, он нашел больше причин для беспокойства на западных границах Пенсильвании, Мэриленда и Виргинии. Все эти провинции зимой и весной 1755-56 годов начали строить форты в глубинке, укомплектовав каждый небольшим гарнизоном из провинциалов или местных ополченцев. Некоторые из них — форт Августа у развилок Саскуэханны в Пенсильвании, форты Камберленд и Фридрих в Мэриленде, форт Лаудун в Винчестере, штат Виргиния — были настоящими крепостями, занимавшими стратегически важные проходы, спроектированными и построенными в соответствии с принятыми принципами фортификации и способными хранить провизию, необходимую для проведения наступательных операций против врага. Но большинство из них были простыми блокгаузами, а некоторые — просто острогами, огораживающими хижины поселенцев. К концу 1756 года в Пенсильвании было построено более десятка, а в Виргинии — семнадцать. В принципе, они представляли собой «цепь фортов», соединенных частыми патрулями солдат, высматривающих врагов. В реальности же большинство из них были настолько недоукомплектованы, что патрули редко отступали далеко от своих стен. Даже когда вся «цепь» была завершена, форты оставались на расстоянии восемнадцати-двадцати миль друг от друга, что делало их скорее мишенями для французских и индейских военных партий, чем барьерами против налетчиков. В лучшем случае они служили убежищами, куда в случае нападения могли бежать оставшиеся поселенцы из глубинки. Монкальм точно назвал их «притворными крепостями», и большинство из них быстро доказали, что, по мнению Джорджа Вашингтона, они «не представляют особой пользы для нашей страны»[200].
Ни одна из трех колоний, подверженных набегам из Страны Огайо, не добилась значительных военных успехов в борьбе с французами и индейцами в течение 1756 года. Мэриленд, имевший самую короткую границу и самое малочисленное население в глубинке, проявил наименьшую готовность к действиям. Весной его собрание собрало всего 250 провинциалов, а к осени пришло к выводу, что даже форт Камберленд не стоит защищать. Узурпировав полномочия губернатора контролировать дислокацию войск провинции, законодательное собрание приказало войскам Мэриленда отойти на семьдесят с лишним миль на восток, к форту Фридрих, который официально был назначен самой западной позицией, которую провинция будет защищать. Единственным наступательным действием, предпринятым солдатами Мэриленда за весь год, была упорная кампания капитана Джона Дагворти, который отстаивал свое право, как офицер, имевший в предыдущей войне королевскую комиссию, отдавать приказы полковнику Джорджу Вашингтону из Виргинии, чья провинциальная комиссия имела только подпись Роберта Динвидди[201].
Старый Доминион проявил гораздо больший официальный интерес и несколько больший успех в защите своих западных поселений. Весной Палата бюргеров выделила 55 000 фунтов стерлингов на оборону, уполномочила полковника Вашингтона зачислить пятнадцать сотен человек в Виргинский полк, приняла закон о призыве в армию, чтобы пополнить ряды в случае недостаточного количества добровольцев, и ужесточила дисциплинарный режим в ополчении. Однако, несмотря на все усилия Вашингтона и его второго командира, подполковника Адама Стивена, провинциальный полк Виргинии так и не достиг даже половины утвержденной численности. В отличие от провинций Новой Англии, которые собирали значительные армии, выплачивая жалованье и щедроты, сравнимые с тем, что могли заработать чернорабочие и ремесленники, ассамблея Виргинии предлагала столь жалкое вознаграждение, что мало кто добровольно шел в армию, а закон о призыве распространялся в основном на бродяг и людей слишком бедных (или слишком безынициативных), чтобы бежать из колонии. Бюргеры также не проявляли особой заботы о здоровье и благополучии офицеров и мужчин, уже вступивших в полк, что было настолько болезненно для Вашингтона, что он неоднократно грозился уйти в отставку. В течение всего 1756 года Виргиния не предпринимала никаких усилий по снабжению одеждой или обувью взамен износившейся, и платила своим провинциалам так нерегулярно, что, как жаловался их полковник, «солдаты… подозревают в изяществе»[202].
Однако
Несмотря на уныние и почти постоянные жалобы Вашингтона, он и его люди выполнили работу настолько достойно, насколько можно было ожидать в сложившихся обстоятельствах. В 1756 году потрепанные и нередко обутые провинциалы Виргинии сражались с французскими и индейскими налетчиками, по меньшей мере, в нескольких мелких стычках, и при этом понесли около сотни потерь. Постепенно, несмотря на низкий моральный дух, высокий уровень дезертирства и трудности с привлечением новых солдат, Вашингтону и его офицерам удалось привить Виргинскому полку дисциплину и чувство общей цели; но к концу 1756 года этот долгий процесс только начинался. Хотя он мог с гордостью отметить, что «несмотря на то, что мы находимся в более тесном соседстве с французами и их союзниками-индейцами и подвергаемся их частым набегам, чем любая из соседних колоний, мы не потеряли и половины жителей, которых они потеряли», благодаря усилиям Виргинского полка, Вашингтон лучше, чем кто-либо другой, знал, насколько непрочным было положение его подразделения на границе. Особенно в отсутствие эффективного союза с какими-либо южными индейскими народами — несмотря на частые предложения дипломатических подарков со стороны губернатора Динвидди, ни катавбы, ни чероки не проявили никакого устойчивого желания сражаться вместе с Виргинией — Вашингтон понимал, что его войска никогда не смогут сделать больше, чем просто парировать, с большими неудобствами и большими затратами, набеги, которые французы и индейцы могли направлять куда им вздумается[204].
Из всех колоний, которые страдали от набегов с запада, Пенсильвания к концу 1756 года продвинулась дальше всех в повышении своей способности к самообороне. Однако это было верно только потому, что колония начинала с позиции практически полной беззащитности. В Пенсильвании никогда не было официально сформированного ополчения, и на протяжении почти всего 1755 года ее собрание не предпринимало никаких усилий для защиты от нападения открытых поселений в глубинке. Именно поселенцы и поплатились за это: уничтожение моравской пацифистской общины Гнаденхуттен в конце ноября стало лишь самым ярким эпизодом в повальном разрушении границ провинции. Это произошло не потому, как утверждали многие современники, что квакерские олигархи в ассамблее предпочитали наблюдать за гибелью беззащитных жителей глубинки, а не мучить свою совесть военными ассигнованиями. Хотя пацифизм Друзей и их история дружеских отношений с индейцами не могут быть преуменьшены как влияние на замедление движения ассамблеи к военным мерам, эта связь не была прямой. Самая значительная причина бездействия Пенсильвании заключалась в характере провинциальной политики, которая с 1740 года зашла в тупик по вопросу о налогообложении земель, находящихся в собственности[205].
Как владельцы провинции, семья Пеннов владела всеми нераспределенными землями Пенсильвании и имела исключительное право приобретать права собственности на участки, принадлежащие индейским народам. Вместе с рентой с помещичьих владений Пеннов продажа земель из этих резерваций приносила большую часть огромного годового дохода семьи. Губернаторы Пенсильвании, представлявшие интересы как семьи, так и короны, упорно сопротивлялись попыткам ассамблеи обложить собственнические земли налогом. Ассамблея же не соглашалась взимать с населения какие-либо налоги, даже для непосредственной обороны колонии, если не было возможности обложить налогом и владельческие земли. Каждая из сторон так твердо придерживалась своей привычной позиции, что ни одна из них не сдвинулась с места, пока немцы из глубинки не понесли по Хай-стрит растерзанные трупы своих родственников, а шотландско-ирландские жители глубинки не пригрозили взять в руки оружие против самого собрания. Только тогда, в разгар величайшего кризиса в истории провинции, два креативных политических аутсайдера — Бенджамин Франклин и бывший квакерский союзник в ассамблее Джозеф Галлоуэй — сумели выйти из тупика, выработав компромисс между губернатором и антипротестантским квакерским законодательным большинством. В обмен на подарок в размере 5 000 фунтов стерлингов, предложенный владельцами провинции вместо налогов, собрание согласилось выделить 55 000 фунтов стерлингов «для использования королем» — иносказание, позволившее законодателям-квакерам избежать упоминания о военных целях, на которые слуги короля, несомненно, пустят эти деньги. Ни одна из сторон не уступила в своих конституционных претензиях относительно налогообложения, но губернатор Моррис наконец-то смог приступить к организации обороны колонии, собрав тысячу провинциальных добровольцев и начав строительство фортов вдоль границы[206].
Как только начался процесс милитаризации, губернатор начал принимать более агрессивные меры, и старые политические связи в провинции распались. Официальное объявление губернатором Моррисом войны в апреле 1756 года, а также действия семи комиссаров, которых он назначил для управления обороной провинции, привели в ужас квакерских грандов, которые так долго доминировали в ассамблее. Хотя большинство комиссаров, как Бенджамин Франклин и Джон Хьюз, не были квакерами, двое из них, Джон Миффлин и Джозеф Фокс, были членами Филадельфийского собрания с хорошей репутацией. Их согласие с решением комиссаров предложить вознаграждение за пленных индейцев и за скальпы индейцев старше десяти лет ударило по квакерскому сообществу как бомба. Филадельфийское собрание упрекнуло Миффлина и Фокса, а когда они не отказались от своих действий, отреклось от них — отлучило от церкви. Этот глубоко тревожный инцидент усилил среди квакеров движение за отказ от участия в политической жизни. К октябрьским выборам олигархия законодателей-квакеров, еще недавно выступавших против собственности, просто исчезла из собрания.