Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.
Шрифт:
Первым из них был сам лорд Лаудун. Как показали его неоднократные споры с колониальными законодательными органами по поводу расквартирования — а до окончания его пребывания на посту главнокомандующего такие споры могли возникнуть в пяти колониях или практически везде, где он размещал крупные части армии, — и его личность, и его понимание американцев препятствовали сотрудничеству между провинциями и короной[214]. Будучи профессиональным офицером, наделенным чрезвычайными полномочиями, и аристократом, не испытывавшим симпатии к культурным нормам провинций, Лаудун воспринимал любое сопротивление своей власти как свидетельство колониальной неполноценности, коррупции и бунтарства. Его практически автоматической реакцией на сопротивление была угроза применить силу, чтобы заставить подчиниться. Эта тактика, хотя и была эффективной в краткосрочной перспективе, со временем убедила колонистов в том, что сам Лаудун представляет собой по меньшей мере такую же серьезную угрозу их свободам, как французы и индейцы, причем
Вторым фактором, способствовавшим провалу военных действий, было отсутствие желания как со стороны короны, так и со стороны колоний тратить огромные суммы денег, необходимые для успешного ведения войны. Хотя полномочия Лаудуна носили практически вице-королевский характер, его кошелек был заметно скуден, поскольку министерство отправило его в Америку в расчете на то, что провинции удастся заставить создать общий фонд для оплаты войны. Когда различные провинциальные ассамблеи отказались выполнять его требования, не осуществляя надзора, который, как они считали по предыдущему опыту, является их прерогативой, Лаудун увидел еще одно доказательство непокорности и вырождения колоний. Но особенно в колониях от Пенсильвании до Северной Каролины, которые годами не знали серьезной внешней угрозы, ассамблеи рассматривали военные расходы в лучшем случае как нежелательные, а в случае диктата лорда Лаудуна — как абсолютную угрозу их правам. Скупость Палаты бургов в финансировании собственного провинциального полка — лучший тому пример. Отказываясь предлагать жалованье и вознаграждение, чтобы конкурировать с тем, что могли заработать гражданские рабочие и ремесленники, и полагаясь вместо этого на призыв социально маргинальных мужчин, правительство Виргинии практически гарантировало, что его провинциальные войска будут хронически недоукомплектованы и практически не поддаваться дисциплине. В итоге Виргиния получила ровно столько защиты для своих границ, сколько были готовы заплатить бюргеры, и, несмотря на все усилия Вашингтона, к концу 1756 года кровавые результаты были слишком очевидны.
Трения между колонистами и их главнокомандующим по вопросам финансирования и местного контроля вывели из строя британские вооруженные силы в Северной Америке в 1756 году. Хотя в следующем году британские и колониальные войска добились значительных успехов в организационной стабильности и повышении эффективности снабжения и транспортных услуг, эти глубинные проблемы оставались нерешенными еще очень долгое время. Прежде чем будет найдено решение, наступят самые мрачные часы войны для Великобритании и ее колоний.
ГЛАВА 16
Британия втягивается европейскую войну
1756 г.
ИЗВЕСТИЕ О ПОТЕРЕ Освего прибыло в Лондон 30 сентября, чтобы внести свой вклад в правительственный кризис, назревавший с мая. С переориентацией европейских союзов Ганновер перестал быть целью, которой Франция могла угрожать в качестве средства воздействия на британскую политику. Первым непредвиденным результатом дипломатической революции стало убеждение французского министерства иностранных дел в том, что наиболее эффективно побудить Британию приостановить военные действия на море и в Новом Свете можно, пригрозив вторжением в саму Англию. Франция, соответственно, увеличила численность своей армии в портах Ла-Манша до ста тысяч человек, заставив британское министерство оценить свои возможности по защите родных островов. Ньюкасл, придя к выводу, что армия и флот слишком истощены, чтобы помешать французам опустошать побережье набегами или даже начать вторжение, решил, что у него нет другого выбора, кроме как призвать гессенские и ганноверские войска для усиления обороны Англии, и тем самым дал Питту повод усомниться как в своей компетентности, так и в своем патриотизме. Хотя Фокс продолжал достаточно ловко вести дела министерства в Палате общин, он все больше и больше отдалялся от Ньюкасла, которого считал человеком, не обладающим реальными способностями; в то же время Ньюкасл не скрывал своего отвращения к амбициозному и хваткому Фоксу. По мере того как разлад между этими двумя людьми расширялся и становился общеизвестным, кабинет начал раскалываться изнутри. Тем временем Питта невозможно было заставить замолчать, и чем больше он говорил, тем больше министры обвиняли друг друга в беспорядке в обороне Британии. Как эта пародия, — кричал Питт, — может называться «администрацией? Они перекладывают вину с одного на другого: один говорит, я не генерал; казначейство говорит, я не адмирал; адмиралтейство говорит, я не министр. Из такого несогласованного скопления отдельных и разных полномочий, не имеющих системы, проистекает ничтожество»[215].
Точность уколов Питта была тем сильнее, что военная ситуация с каждым днем становилась
Байнг, увы, не был боевым адмиралом, а скорее старшим офицером, отличавшимся административными навыками и сильным политическим влиянием на семью. Кроме того, корабли его оперативной группы только недавно вернулись с рейда на французскую торговлю в Атлантике. Поэтому 7 апреля корабли Байнга отплыли из Портсмута с истощенными экипажами, не прошедшими ремонт (два судна быстро набирали воду и нуждались в частой откачке) и с загрязненными корпусами. Когда почти месяц спустя он добрался до Гибралтара, его ждали новости о том, что французы высадились на Менорке и осадили крепость острова, замок Святого Филиппа. Не дожидаясь дозаправки, Бинг отплыл навстречу врагу[216].
К тому времени, когда 20 мая Бинг обнаружил французский флот у берегов Менорки, британское правительство уже два дня находилось в состоянии войны с Францией. Ньюкасл долго не решался объявить войну, руководствуясь не только дипломатическими, но и внутренними соображениями. Однако, учитывая серьезность новостей с Менорки, где небольшой гарнизон под командованием восьмидесятилетнего полковника подвергся нападению гораздо более мощных сил, у министерства не было выбора. Таким образом, миссия Байнга приобрела огромное значение для правительства, поскольку, как прекрасно понимал Ньюкасл, неудача в освобождении замка Святого Филиппа приведет к краху министерства. Герцог стремился избежать вины, и задолго до того, как появились первые новости из Средиземноморья, по крайней мере один старый политик советовал Генри Фоксу подумать, не найдется ли «кто-нибудь, кого можно сделать козлом отпущения» в случае потери Менорки[217].
Когда наконец пришли новости из Средиземноморья, все они были плохими. Прохудившаяся, покрытая бараньим налетом, недоукомплектованная эскадра Байнга столкнулась с лучше оснащенными силами маркиза де Ла Галиссоньера — того самого человека, который, будучи губернатором Канады в 1749 году, приказал Селорону де Бленвилю провести свою знаменитую рекогносцировку долины Огайо. В ходе четырехчасового боя на сайте половина кораблей Байнга получила серьезные повреждения, не нанеся ощутимых потерь силам Ла Галиссоньера. Это было достаточно унизительно, но не катастрофично, поскольку после перестрелки Ла Галиссоньер отказался от использования своего преимущества и отплыл для поддержки войск на Минорку. Катастрофой это нерешительное сражение стало из-за решения Байнга через четыре дня после его окончания вернуться в Гибралтар для ремонта, а не стоять у Минорки и ждать подкреплений, которые направлялись со Скалы. Отступление Байнга к Гибралтару обрекало гарнизон Минорки на гибель. Тем не менее, защитники продержались до 28 июня, после чего капитулировали с полными военными почестями перед французами.
По мере того как сообщения об этих катастрофах доходили до Англии, разделенное министерство Ньюкасла начало распадаться на части. Фокс, опасаясь, что «козлом отпущения» станет он сам, обвинил Ньюкасла в том, что тот дал Бингу слишком мало кораблей, придя к выводу, что «те, кто управлял страной, могли вести эту войну не больше, чем его трое детей», и решил уйти в отставку, когда наступит подходящий момент. Ньюкасл, отчаянно пытаясь избежать ответственности за катастрофу, решил свалить вину на Байнга и инициировал военный трибунал, который закончился казнью Байнга через расстрел 14 марта 1757 года[218].
Позже Вольтер объяснит, что в Англии считалось хорошим тоном время от времени стрелять в адмирала, чтобы подбадривать остальных, но после фиаско на Минорке многие английские политики считали, что навязчивая погоня Ньюкасла за Бингом свидетельствует лишь о его непригодности к руководству правительством. Таким образом, оппозиционные депутаты уже вовсю орали против разваливающегося министерства, когда пришло известие о том, что король Пруссии спровоцировал кризис, который наверняка приведет к континентальной войне. 30 августа 1756 года Фридрих, не посоветовавшись с англичанами и даже не потрудившись поставить их в известность, вторгся в Саксонию и начал военные действия против Австрийской империи. Версальская конвенция теперь неумолимо приводила Францию на защиту Марии Терезии, австрийской императрицы-королевы. Русские, не готовые к войне и знавшие, что от англичан им поддержки не дождаться, расторгли договор о субсидиях и попытались договориться с Францией и Австрией. Ганновер снова оказался под угрозой вторжения, и, несмотря на надежды Ньюкасла и дипломатические усилия, Великобритания оказалась на грани общеевропейской войны[219].