Светлые аллеи (сборник)
Шрифт:
Пришло ко мне и третье письмо. От некого Аркадия. Но несколько раз прочитавши его, я сообразил, что оно попало ко мне по ошибке, так как адресуется не мне, а какой-то неизвестной Марусе. По слухам до меня квартиру снимали две девушки-проститутки и этим всё легко объясняется. Я до сих пор нахожу в самых неожиданных местах использованные презервативы. Жаль, что я не застал этих работящих девушек. И хотя говорится, что чужие письма читать нельзя, это только говорится. Я вот прочитал и понял, что можно. Прочитайте и вы. Итак, два письма.
Здравствуй, дорогой друг!
Вот пишу при чахоточном свете из окна тебе это послание, хотя и знаю, что ты больше бы обрадовался посылке. В первых строках своего письма спешу
Пойти с женщиной в лес и не изнасиловать её? И даже не попытаться соблазнить? Не каждый на такое решиться. Но ты ничтоже сумнящее решился и даже не подумал об оскорбленной в худших чувствах бедной женщине, которая после два дня проплакала у меня на диване и даже прогрызла в нём дырку. Мне прикажешь её насиловать? Эту трепетную и неизбалованную девушку, эту старую мымру? С томиком стихов этого тяжёлого, хотя и гениального придурка А.А.Блока. Нет, у каждой дружбы есть своё «от сих до сих». А ты даже не сыграл с ней в карты на раздевание, хотя в карты вы с ней играли! Не предложил ей дружеского минета! У приличных людей такого не принято. Стыдно, братец!
Впрочем, бог с ней с Анной Ивановной. Уехала она. Уехала куда-то на Чукотку, лечить оленеводов от простатита. Единственное, что она умеет в этой жизни.
А так у меня всё хорошо, но не совсем. Вернее всё не хорошо, но тоже не совсем. В сущности жизнь моя угрюма и заунывна до оскомины, как песня дутара. Пуста и бессмысленна, как заупокойная молитва. И не с кем поделиться братскими горестями, некому оросить горькими соплями худое плечо. И ни в одном русском селении, да и в нерусском тоже нет женщины, на чью прохладную от полумрака грудь можно уронить свою скупую слезу, не говоря уже об обильной сперме. Вокруг только одноразовые вертихвостки и вырвиглазки. И идёт горлом тоска. И свёртывается кровь от предыдущей и предстоящей действительности. От вчерашнего завтра. Привычный ужас охватывает меня…
Извини, что-то я разогнался. Хватит, довольно о трагичном! Давай поговорим о чём-нибудь более весёлом. Например о печальном, то есть о тебе. Ты пишешь, что дошёл до ручки. Радуйся! Другие смалодушничали, а ты дошёл. Ты также пишешь, что весь мир против тебя. Какая чушь! Ты как обычно идеализируешь действительность. Этот весь мир не против тебя, а он к тебе абсолютно равнодушен и не исключено, что даже не замечает тебя. Ты, твои потуги ему по барабану. А что может быть справедливей и объективней равнодушия? То-то. Ещё ты говоришь, что окончательно запутался с женщинами и теперь даже лечишься у одного сантехника. А это уже, батенька, ни в какие ворота не лезет! Ведь женщины для того и созданы, чтобы с ними окончательно запутываться. А также, чтобы потом от них лечиться.
Не запутываются с женщинами только импотенты. А для функционирующего мужчины состояние запутанности — рабочее. Так что на женщин — не сметь! Ты лучше вспомни, сколько в них хорошего и даже пикантного. Вспомни их симпатичные попки. Вспомни! Старушечьи и Анны Ивановны не в счёт. Какой полёт мысли, какие изгибы, какая конкретика! Что может быть красивее женской попки, этого фаркопчика, и этих малых и больших еще не целованных губ, молчаливо говорящих о многом. И как пересыхают при виде их твои губы! Конечно, не спорю, стоит этому божьему созданию открыть свой благословенный и усиленный помадой ротик и начать говорить и, как водится, такую тяжёлую билеберду, что-то там о любви и прочей мерзости, что хочется встать с неё и уйти, не одеваясь, куда глаза глядят. Хочется как-то заткнуть этот серый фонтан косноязычия. Я давно понял, что рот у женщины создан богом лишь для поцелуев и минетов, а человеческая речь у него второстепенная функция, с помощью которой женщина обычно говорит, что у неё болит голова и ей не до поцелуев и минетов.
Я всё надеюсь, что с течением веков речевые функции у женщин мало-помалу атрофируются
Последняя моя любовница — одна похожая на мешок урюка таджичка. Она была толста, страстна и щегольски усата.
И главное достоинство — она почти не говорила по-русски и от этого казалось такой одухотворённый. Я блаженствовал, пел какие-то песни и, далеко засунув палец, щекотал ей пупок. Но потом о наших пылких встречах узнал её жених, жених-ветеран уже с десятилетним стажем и мне пришлось с ней расстаться, чтобы не омрачать их светлую любовь своими похоронами.
Я знаю, что твоё хобби — безуспешное соблазнение молоденьких девок. Мой тебе горячий совет — остепенись! Вспомни, что тебе уже за 40 (все, кроме тебя это помнят) и переключайся-ка ты, братец, на нацменьшинства. Они неприхотливы, не испорчены сытостью, наивны и, главное, доступны, потому что ты, белобрысый мой, для них тоже экзотика. Конечно, я понимаю, насекомые, не знавшие дезодоранта подмышки, кудлатые лобки и всё такое, но уверяю тебя, попробовать стоит. Что-то настоящее и простое, без этой европейской лживости и приторного лицемерия. Более гигиенично для души.
Так что сейчас я живу безлошадным. Жизнь моя одинока и оттого спокойна. А что может быть лучше покоя! Бывает я по неделе не вижу ни одного человека. Но, конечно, иногда приходится надевать очки и кого-то видеть. Ведь некоторые отсталые представители рода человеческого ко мне всё же заходят. И всё что-то просят и всё что-то «дай». Обычно деньги в долг, то есть без возврата. Пользуются моей глупостью, называя её добротой. Кроме денег от меня людям абсолютно ничего не нужно. Абсолютно. И это немного успокаивает. Вот и ты, братец, в своём невразумительном письме тоже нахально просишь каких-то денег. Хотя не вернул мне три прежних долга и из-за этого чувствуешь себя обиженным на меня. Так что шиш с маслом, дорогой друг! Не обессудь. Мне надоело быть хорошим парнем, буду теперь жестоковыйным и плохим.
И на этой минорной ноте позволь мне закончить своё письмецо и откланяться. Преодолевая брезгливость, всё же целую тебя и того же желаю тебе, но только с женщинами. А пьяным ко мне больше не приходи.
Твой — мой — их друг Ваня.
Здравствуй, Маруся!
Как дела? Как твоё суициидально-бодрое настроение? Как проходит твоя жизнь? Быстро? Только ни слова о муже. Этом пингвине, который окромя рыбной ловли на динамит не имеет ощутимых интересов. И как ты могла променять меня, истового интеллигента на этого обитателя костюма, пропахшего водкой и рыбьей слизью? Как? Или на простынях что-то особенное? Не верю. Ты вспомни мою лютость и моложавость в этих делах. Вспомнила? Как говорится, мал да удал. Ведь размер, как пишут врачи, не имеет решающего значения. Правда, пишут врачи только мужского пола, но тем не менее.
А так у меня всё нормально. Жизнь моя по— прежнему плюгава и даже твой отъезд плюгавость эту не смог нарушить. Но я честно стараюсь быть счастливым. Хотя организаторских способностей явно не хватает. Стараюсь организовать маленькое счастье из того что есть. Выспался? Это замечательно! Холерой не болею? Грандиозно! Ведь некоторые болеют. Опять же глистов у меня к примеру нет. Этой братвы. А вот так, нет! Недавно проверялся. Чем не предпосылка для счастья? Глаза как-то видят, ноги куда-то ходят, а если сильно напугать, то и бегают. Желудок не болит, в голове болеть нечему. Живи и радуйся. Или плачь и умирай. Вот к примеру сегодня весь день идёт дождь. Вроде бы уже и кончиться ему пора, а он тужиться и идёт. Такой вот вреднючий дождик. А я и на это с оптимизмом. Для зерновых ведь хорошо! Как попрут, комбайном не остановишь. Ну и что, что ноги промокли, зато кашель стал сухим! Так что всё нормально. И с одиночеством можно справиться. Главное, чтобы никто не крутился под ногами и не мешал. Ведь каждый достоин счастья. Но счастливы почему-то только недостойные. А теперь о главном.