Сын Эльпиды, или Критский бык. Книга 2
Шрифт:
На другой день Фарнак покинул дворец и Галикарнас – а я остался. И решился обратиться к моей новой покровительнице с просьбой, для которой настало время. Мы провели во дворце уже больше декады, пора и честь знать!
Артемисия приняла меня в зале, и я уселся напротив ее кресла на табурет. Повинуясь ее кивку, я заговорил.
– Благородная царица! У меня, как ты знаешь, есть собственные средства – и я хотел бы снять дом для себя и семьи где-нибудь в городе. Не подскажешь ли ты мне, где я мог бы поселиться?
Глаза Артемисии сузились… и я на миг ощутил себя жертвой,
– Твоя щедрость безгранична, и я навеки благодарен тебе за избавление. Однако я не привык долго жить за чужой счет, даже за царский!
Артемисия медленно улыбнулась. Похоже, ей понравилось, что я оказался способен ей противостоять. Она кивнула.
– Хорошо, обратись к моему управляющему. Он подберет для тебя подходящее жилье.
Она помедлила, постучав пальцами по подлокотнику.
– Не надумал еще поступать ко мне на службу?
– Я пока раздумываю, госпожа, – сказал я: и не покривил душой. Я уже всерьез раздумывал о том, чтобы принять ее предложение, лучшее из возможных, – хотя еще не сдался!
Артемисия понимала, что до весны мне все равно некуда деваться. И она отпустила меня. Я поселился на свободе: так же, как в Персеполе, я снял домик, подходящий для меня с семейством и наших четверых слуг. Мелиссу Поликсена тоже взяла, хотя старая родоска с трудом перенесла это путешествие.
Через некоторое время Артемисия опять позвала меня и мою жену. Ей хотелось похвастаться тем, что я уже сам заметил: она строила новые корабли. На верфи дни напролет скрипели пилы, стучали молоты, пахло сосной и горячей смолой. И хотя новых судов было немного, – не больше десятка, – я понял, что в морском деле царица тоже знает толк. Она разъясняла нам, что к чему, не хуже моего тестя Критобула.
Потом царица ненадолго отвлеклась, заговорив с мастеровыми. А Поликсена вдруг толкнула меня в бок и прошептала, показав в сторону гавани:
– Гляди!
Я присмотрелся, и сердце мое забилось сильнее. Среди карийских судов я увидел корабль Фарнака, который мы оба так хорошо помнили, – с тараном-драконом и красными полосами, напоминавшими обнаженные ребра.
Глава 6
Эта зима оказалась для всех нас непривычно холодной, ветреной, дождливой. Милет так же, как и Галикарнас, продуваем всеми ветрами, – но несколько лет подряд мы зимовали в Вавилоне и успели забыть о подобном коварстве приморских городов. Артемисия-младшая серьезно простудилась, и три ночи Поликсена не отходила от нее. Потом, когда девочка пошла на поправку, заболел Медон.
Я сидел с моим мальчиком, сменив жену; я с жалостью поглядывал на осунувшееся лицо Поликсены. Она спала, по-детски приоткрыв рот, словно беззвучно умоляла о том, о чем никогда бы не сказала вслух. Пусть кончатся когда-нибудь эти скитания! Неужели мы вечно обречены жить, не зная, где приклоним голову завтра, как добудем себе пропитание и кто окажется нашим новым хозяином?..
Потом Медон начал метаться в жару и хныкать: я обтирал тельце сына тканью, смоченной в отваре шалфея. Когда мальчику
Что будет с нашими детьми – что мы оставим им в наследство, и какое будущее им уготовано?.. Если для меня и Поликсены вернуться на Родос, даже на Крит почти равносильно смерти, детям придется вдвойне расплачиваться за грехи отцов. Им заказан путь в любое общество: а ведь эти несмышленыши еще даже не понимают, в чем они повинны… Но так бывает всегда – или почти всегда!
Утром Медон, как и Артемисия, почувствовал себя лучше: он был крепким мальчиком. Однако я сказал Поликсене:
– Нашим детям вреден воздух севера.
Жена взглянула на меня с таким возмущением, точно это я был злым духом, наславшим на малышей простуду. Потом она сказала:
– Нашим детям вредно не иметь постоянного дома и надежной защиты старших! Если они поживут тут года два-три, вот увидишь, они привыкнут ко всем капризам погоды!
Я поперхнулся.
– Года два… три? О чем ты только думаешь?..
Поликсена неприятно усмехнулась.
– Нет – это о чем ты сам думаешь, хотела бы я знать! Что ты собираешься сказать царице? И почему тянешь время?
Я долго смотрел на жену, ощущая застарелую злость, точно давнюю рану: я понимал, что такую, как она, уже не переделаешь… Потом я спросил, очень спокойно:
– Ты осознаешь, что это измена?
Поликсена помолчала, сжав губы, – а потом сухо ответила:
– Ты так боишься слова «измена» – всегда боялся! Все это только слова, особенно сейчас! Неужели для тебя они значат больше, чем я и дети?..
Я промолчал. Но, оставшись один, я вышел во двор и, присев на поленницу, снова крепко задумался о том, как нам быть: время истекало, в этом Поликсена была права. И я спрашивал себя – так ли это постыдно перед лицом богов, остаться здесь и служить карийской царице, которая всей душой на стороне Ксеркса? И действительно ли это означает – предать дело греков?..
Разве оно существует – разве оно не химера, это общеэллинское дело? Одни полисы готовы сражаться с персами до последней капли крови; другие заключают с ними союз, потом ссорятся – а назавтра опять готовы на уступки… Я был исторгнут из эллинского общества – но ведь я никогда к этому обществу и не принадлежал!
Конечно, такая изощренная логика не всегда помогает в вопросах чести. Родись я спартанцем или афинянином, мне не было бы ни прощения, ни оправдания!
Однако уже славный отец мой был метэком 3 , а я даже в Линде не успел получить гражданство, покинув Родос семнадцатилетним. Этот полис не был для меня домом, где рождались и умирали мои предки, отечеством, которому я был бы обязан всем, – только местом, где я провел детство.
3
Метэк – в греческих полисах неполноправный гражданин, как правило, иностранного происхождения.