Танцор смерти. Дорога домой. Полет орлов. Исав

Хиггинс Джек

Папа хотел, чтобы и от Ронни следа не осталось.

Но об этом я узнала позже.

— Где Ронни? — спросила я на следующее утро.

За столом на кухне были только отец и мама. В доме стояла странная тишина.

— Они с дедушкой пошли на Даншинног, — ответил папа.

Я заметила, как они с мамой украдкой переглянулись.

— Зачем?

Мама стояла за моей спиной и гладила меня по голове.

— Просто поговорить, — ответил папа отрывисто.

— Холт, умоляю тебя! — сказала мама. — Не надо с ней сейчас разговаривать.

— Она

все понимает. И она должна знать. Клэр, мы хотим решить, что для Ронни лучше.

— Я пойду к ним на Даншинног, — прошептала я. — Я должна ему помочь. Потому что это из-за меня он застрелил Большого Рона.

Я не смогла пойти на Даншинног. Я не смогла помочь Ронни именно тогда, когда была ему нужна. Мне пришлось отправиться обратно в кровать. Я так переживала из-за Ронни, что ни о чем другом и думать не могла.

Днем на ферме появилась Дейзи Макклендон. Я слышала, как она кричала во дворе — кричала о ревности, ревности к Салли, из-за которой Ронни убил Большого Рона, о том, что Большой Рон никогда бы не обидел маленькую девочку, и о том, что мы все настроили Ронни против собственного отца.

Салли дала еще один повод для сплетен: она собрала вещи, взяла своего сынишку Мэтью и ночью уехала, не сказав ни Дейзи, ни остальным сестрам куда. Поползли слухи о том, кого и в чем обвиняла Салли. Остановить их было невозможно, как невозможно было переубедить всех и вся, считавших, что я едва выжила, что меня чуть не изнасиловали и что шрамы у меня останутся на всю жизнь.

Но я тогда ничего об этом не знала, потому что была пленницей в родительской спальне, меня кормили успокаивающими лекарствами, от которых я если не спала, то грезила наяву. Папа с мамой решили для моей же пользы на время укрыть меня от мира.

Услышав внизу чьи-то громкие голоса, я выползла из кровати и тихонько спустилась по черной лестнице к кухне.

— Это не наказание, — раздался папин голос. — Это не тюрьма. Это приют при методистской церкви. Они хорошие люди. Поживешь там немного, пока все не уляжется.

— Я для вас недостаточно хорош. — Ронни говорил резко и горячо. — И никогда хорош не буду. Даже если вы понимаете, что я сделал то, что должен был сделать, вы все равно про себя думаете: «Его отец хотел сделать с Клэр нечто ужасное. Злу не место в нашем доме».

— Рон, за пределами этого дома все тебя подозревают, — сказала мама. — Постарайся понять нас правильно.

— Я вам так доверял. Я работал, как мог. Вы не можете меня услать прочь. Не можете!

Услать прочь?!

Я ворвалась на кухню, крича сквозь слезы:

— Что вы хотите с ним сделать?

Там были мама, отец, Джош, Брейди, дедушка и бабушка. А между ними стоял Ронни, одинокий и беззащитный.

Выглядел он ужасно. Лицо его застыло, как маска, а в глазах были такие тоска и отчаяние, что у меня все внутри перевернулось. Я бросилась к Ронни, обняла его здоровой рукой. Он опустился на колени и прижался ко мне.

Слез не мог сдержать никто.

— Ты можешь писать ему, Клэр, — сказала мама.

— Не отсылайте его!

Это несправедливо. Ведь мы все — его семья.

— Это ненадолго, — сказал отец хрипло. — Всего на несколько месяцев. Даю тебе честное слово, Рон.

— Если он уедет, я умру, — сказала я сквозь слезы.

— Все будет хорошо, радость моя, обещаю, — сказал отец, взяв меня за руку. — Ну, пойдем, тебе надо отдыхать.

Но я не хотела уходить. Я смотрела на Ронни.

— Я не дам отослать тебя отсюда. Ну, скажи им! Скажи, что любишь меня и мы поженимся, когда вырастем.

Наверное, это мое заявление все окончательно и решило. Когда он наклонился ко мне и прошептал: «Я никогда тебя не забуду. Ничего не забуду», я поняла, что он уедет и ничего с этим поделать нельзя.

Я коснулась своими распухшими губами его губ. Он не ответил на мой поцелуй. Он словно окаменел.

Что мы тогда наделали! Из-за нас он снова остался один — один против всего мира.

На следующее утро отец с дядьями его увезли.

Его комната опустела. Я не слышала его голоса, не видела его улыбки. Никогда прежде мне не было так тоскливо и одиноко.

Мама дала мне адрес приюта. Я собиралась написать ему, как только заживет рука, а пока что сидела, смотрела в окно и думала о том, как напишу: «Все потихоньку забывают о случившемся. Никто этого уже не обсуждает. Когда ты вернешься домой, мы с тобой тоже не будем об этом говорить».

Через неделю я написала первое письмо. Прошла еще неделя, но ответа не было. Что-то в нашем доме было не так, мне казалось, что от меня что-то скрывают.

— Я ему просто позвоню, — сказала я наконец. — Хорошо?

Несколько дней родители меня отговаривали, а потом рассказали правду: на второй день он сбежал из приюта.

Но я не верила, что он исчез навсегда. Я продолжала ему писать. Все лето я ждала от него весточки. Все в доме чувствовали свою вину и жалели о случившемся.

По совету дяди Ральфа мои родственники наняли частного сыщика. Шериф Винс разослал сообщения шерифам и начальникам полиции других штатов. Салли Макклендон с сыном тоже искали. Но тоже безрезультатно.

Дедушка, который за лето очень сдал, как-то осенью наконец взял меня с собой на Даншинног. Перед этим я несколько месяцев не выходила из дому. Я уселась на склоне и зарыдала, и дедушка ласково погладил меня по голове.

— Посмотри, что я принес, — сказал он и вытащил из кармана несколько ростков. — Мы с тобой здесь кое-что устроим, Клэр Карлин. Это же наше место.

Наперстянки. Ронни отправили в приют, когда цвели наперстянки.

— Давай немного поколдуем, — сказал дедушка.

Он верил, что Ронни когда-нибудь вернется, если наперстянки укажут ему путь. Мы с дедушкой посадили их на лугу.

Как-то вскоре после нашего похода на Даншинног я проснулась на рассвете. Было холодно, мне приснился дурной сон, и я почему-то подумала, что Ронни сейчас тоже где-то мерзнет, что он может умереть, а я ничем не могу ему помочь.