Танцор смерти. Дорога домой. Полет орлов. Исав

Хиггинс Джек

Мне было трудно стоять. Он подставил мне складной стул, и я села около походной плитки, на которой уже закипал чайник. Рон сделал мне кофе.

— Когда я увидел тебя там, в больнице, и понял, что нужен тебе, больше меня ничто не волновало.

— А откуда ты про меня узнал?

— Я читал все твои статьи. Не только в «Геральд курьер». Я читал то, что ты писала в колледже. И раньше, в «Трилистнике».

Мы долго молчали. Вода в озере была серебристой. Над ней летали первые этой весной стрекозы. Наконец я заговорила:

— За эти двадцать

лет я чего только не передумала. Ты не давал о себе знать, и я решила, что ты либо забыл обо мне, либо умер. Кем ты стал? Где ты был все эти годы? Неужели ты так ненавидишь моих родственников, что сначала тебе нужно было отправиться на Даншинног, чтобы доказать...

— Ты меня сама об этом просила.

Я изумленно на него уставилась, и он пояснил:

— Ты не помнишь. Это было в больнице. Ты сказала мне, чтобы я дал знать горе, что вернулся. Еще что-то про наперстянки, я не понял. Но я обещал тебе, что приду на гору и разведу костер.

— А купить этот участок тоже я тебя попросила?

— Нет. — Он сел со мной рядом. — У меня много земли. Покупаю, продаю. А это место я хотел чтобы оно было моим. Оно для меня очень многое значит. Что с ним делать, я еще не решил. Сейчас я хочу сделать для тебя то, что ты пыталась сделать для меня, когда мы были детьми.

— И что же?

— Ты тогда научила меня верить. Я поверил в тебя и верю до сих пор.

— Ты что, не мог вернуться, пока не купишь это? Хотел доказать всем, что чего-то стоишь?

Он не стал отвечать.

— Я позвонил тебе домой, — сказал он. — Из машины. Сказал твоим родителям, что ты здесь и что с тобой все в порядке.

Удивительно, что они сразу же не помчались сюда. Наверное, они в шоке.

— Ты представить себе не можешь, как упорно они тебя все это время искали.

— Это не имеет никакого значения.

— Должно иметь. Мне... мне нужно о многом у тебя спросить. Я хочу знать о тебе все.

Он задумался. А потом достал из нагрудного кармана пожелтевший листок с потрепанными краями.

— Это я написал тебе в самое первое лето, — сказал он. — Есть еще много писем, которые ты, наверное, захочешь прочесть. Но сначала — это.

Дрожащими руками я взяла письмо.

Ты так легко пишешь. У меня это никогда не получалось.

Но я буду учиться. И буду писать тебе, как ты писала мне, писала, когда я жил один на озере и мне хотелось умереть.

А сейчас мне кажется, что я умру от одиночества.

Сегодня ночью я убежал из приюта. Мне так тяжело. Из-за того, что мой папаша с тобой сделал. Из-за того, что твои родственники сделали со мной. Прости. Я постараюсь стать другим. Я буду лучше, чем мой отец. И сумею это доказать.

Если я когда-нибудь увижу тебя снова, я буду надеяться только на одно — что ты забыла о том, что мой отец с тобой сделал. Если я исчезну, может быть, все будет нормально, ты вырастешь и забудешь об ужасе, который тебе пришлось пережить. Не вини ни в чем своих. Мне надо было уехать.

Я

люблю тебя, Птичка. В этом нет ничего дурного или мерзкого. Это самое светлое, что во мне есть.

Я сложила письмо. В глазах у меня стояли слезы.

— Я хочу прочитать все твои письма, — сказала я. — Мне нужно понять, почему ты не вернулся раньше.

Он протянул ко мне руки.

— Пожалуйста, хоть ненадолго, постарайся снова стать той маленькой девочкой, которая не искала ответов на все вопросы, а просто поверила в меня.

Глава шестая

Мы поехали на Даншинног за грузовиком, который оставили там ночью, но его уже не было. Наверное, отец послал за ним кого-нибудь с фермы — не потому, что беспокоился о нем, а чтобы Рон сам привез меня домой. Босая, в ветровке и ночной рубашке, я стояла на ковре из наперстянок, переливавшихся в солнечном свете всеми оттенками лилового. Их головки легко покачивались на ветру. Я рассказала Рону, зачем мы с дедушкой их посадили.

— Он был прав. Они вернули тебя домой.

Двадцать лет прошло. Теперь мы взрослые. Мужчина и женщина. Нет ни моей детской непосредственности, ни его подросткового упрямства.

— Поцелуй меня, — попросил он.

Я коснулась губами уголка его рта. Он наклонился ко мне, мы приникли друг к другу. Вдруг из кустов раздался какой-то шум, и на поляну выскочила Аманда.

— Тетя Клэр! Он вернулся! Я же говорила, что он обязательно вернется! Все так хотят его видеть!

— Ты рассказала обо мне своей племяннице? — спросил Рон. — Зачем?

— Потому что ей нужно верить в чудо. Знаешь, мне кажется, что нас с тобой заколдовали феи.

Когда мы подъехали к нашему старому почтовому ящику с надписью «Ферма Малоуни», лицо у Рона стало непроницаемым, как маска.

Родители поджидали нас на веранде. Мне очень хотелось, чтобы Рон увидел их такими же, какими их видела я — постаревшими, но ставшими роднее и ближе. Отец все больше становился похож на дедушку — лысый, с тяжелой медвежьей походкой. Мама выглядела удивительно молодо — стройная, в черных обтягивающих брюках, умело подкрашенная, с каштановыми волосами до плеч. Бабушка Дотти восседала в белом кресле-качалке и выжидательно смотрела на нас.

Рон помог мне встать на костыли, шагнул вперед и замер. Он стоял, не произнося ни слова, с гордо поднятой головой.

Все смотрели то на него, то на меня. Наконец отец спустился с веранды. Мама поспешила за ним.

— Мы с мамой не можем решать за тебя, — сказал он. — Запомни одно: тебе не надо выбирать, на чьей ты стороне. Мы рады видеть здесь Рона. Рон, ты понял меня?

Рон слегка кивнул.

— Я тебя ни в чем не виню, — произнесла мама взволнованно. — Если в тебе осталось хоть что-то от того мальчика, которого мы по глупости услали отсюда, тебе никому ничего не надо объяснять.