Тайный брак

Лактысева Лека

– Не получится, Дьярви, - тут же разочаровал его Грув.
– Мне Столп Ночи только два Дара дал: владение стихией да силу забирать жизнь у живого и разрушать мертвое. Мы через пару дней в Шарсол подводу с грузом отправляем. Может, с ними поедете?

– Я даже настаиваю на этом!
– вмешался в разговор мор Лаэрт.
– Как целитель, берусь утверждать, что вам, Дьярви, окрепнуть нужно, откормиться. Чего спешить-то? Шарсол со своего холма никуда не денется, да и остальное наверняка подождать может. 

Эйлерт замялся с ответом. Его гнало вперед нетерпение, но останавливало

понимание, что рассветник прав: если он от Гнездовья до пещеры почти двое суток брел, то до Шарсола своим ходом месяц добираться будет. Подвода его догонит и обгонит, а другой оказии, чтобы подъехать с кем-то, нет и не предвидится.

– Поеду с подводой, - обдумав все, решил он.
– Такки за заботу. 

– Вот и ладно, - улыбнулся мор Лаэрт.
– Дайте-ка я вас осмотрю наконец, Дьярви. Может, есть где-то раны нагноившиеся или переломы несросшиеся. 

Эйлерт послушно перебрался на разложенный поверх сена тонкий матрас, вытянулся на нем во весь рост. Женщины уже успели раздеть мага до портков и теперь жалостливо качали головами, глядя на выпирающие позвонки и ребра. 

– Будто год не ел досыта!
– шепнула одна другой, но так громко, что расслышали все.
– Вон, и одежда на нем вся висела, как на палке...

– Такое происходит, когда целительский амулет работает, а еды и питья человек не получает, - задумался рассветник.
– Дьярви, может, у вас с собой целительский артефакт был? 

– Боевые маги амулетов не носят. У нас в каждой четверке свой целитель, - покачал головой Эйлерт. 

– А ты проверь наручи, Лаэрт, - подсказал нэйт Грув.
– Очень необычная вещица. Дьярви, похоже, и сам толком не знает, на что она способна. 

– Это мысль.
– Лаэрт закончил водить ладонями над телом пациента, щупать сросшиеся ребра и изучать следы ожогов.
– Слушайте мои советы, Дьярви. Все, что вам нужно - теплая еда и сладкое питье каждые два часа. Спать сколько спится. Другой помощи сейчас не надобно. Шрамы свои потом у столичных целителей сводить будете, если в кошельке лишние золотые монеты на это сыщутся.

Уступив место подле пациента женщинам со свежими одежками, рассветник взял наручи, принялся прощупывать их с помощью магии. 

– Ты прав, нэйт Грув, - хмыкнул он вскоре.
– В нижнюю пластину целительский артефакт вставлен. Необычное решение. Такие амулеты принято на груди носить или на поясе, а тут - на руке. Но сработало все как надо. А я-то голову ломал, каким чудом у Дьярви ребра так быстро срослись и ожоги закрылись

– Получается, это наручи меня спасли?
– Эйлерт, хоть и помогал женщинам облачать себя в свежие одежки с чужого плеча, но к разговору магов прислушивался внимательно. 

– Выходит, так, - подтвердил мор Лаэрт.
– Уж не знаю, кто та мастерица, которая такой подарок тебе сделала, но, видно, очень она хотела, чтобы ты из Гнездовья живым выбрался. Уж не жена ли?

До сих пор и сам рассветник, и остальные делали вид, что не замечают брачного браслета на левом запястье Эйлерта, но теперь все с любопытством уставились на своего гостя: что он ответит? 

Эйлерт слабо улыбнулся, давая понять, что услышал ответ, но об

Анналейсе рассказывать не стал. Незачем посторонним людям о его тайной женитьбе знать. Взглянул на четырехцветную татуировку. Она смотрелась яркой и четкой. Даже искры по ней пробегали, показывая, что с синеглазкой все хорошо: жива, здорова, полна сил. А значит, скоро они встретятся! На душе у Эйлерта потеплело.

– Я бы хотел наручи обратно надеть. Привык к доспеху, без него как голый.
–  Он забрал из рук мора Лаэрта доспех, надел на запястье.
– Поможете ремешки затянуть?

Следующие два дня Эйлерт, как и велел мор Лаэрт, только то и делал, что ел и спал. Тело его медленно, но все-таки крепло, мышцы понемногу наливались силой, а вот магия по-прежнему дразнила щекоткой и отказывалась повиноваться. 

Разговорами чудом выжившего сына Дома Ночи никто особо не донимал: у всех были свои дела, своя работа, которая не останавливалась даже ночью. Заготовители торопились разобрать драконьи туши, вынуть из них все, что есть ценного, пока разложение не коснулось мертвой плоти. Клети и бочки быстро наполнялись.

Тем не менее, о сражении в Гнездовье расспросы были. Отвечая на них, Эйлерт и сам постепенно восстановил в памяти все, что произошло с ним и его боевыми товарищами, обдумал ход битвы, вспомнил, какие приемы помогали против взрослых драконов и их птенцов. 

«Мне бы доклад написать для Совета, - думал он в те короткие отрезки времени, когда сонливость отступала и голова становилась ясной.
– Передать все, что узнал и понял про Гнездовье. Тогда в следующем столкновении с крылатыми тварями у магов стало бы больше шансов победить и выжить». 

Он даже начал мысленно составлять будущий доклад. Это помогало отвлечься от других дум - беспокойных, болезненных. Но они все равно то и дело возвращались, бередили душу, заставляли сжиматься сердце и торопили скорее вернуться в Шарсол, узнать хоть какие-то новости. Наконец, настал день отъезда. Едва начало светать, заготовители запрягли тягловых лошадей, нагрузили подводы. 

– Ну что, Дьярви, пора прощаться.
– К Эйлерту подошли все четыре мага, но говорил за всех сын Дома Дня.
– Мы тут еще задержимся, а ты езжай. Место тебе на одной из подвод оставили, пешком шагать не придется. Прости, что сразу не разобрались, кто ты, приняли за монстра. 

– Кто старое помянет, того дарх настанет, - усмехнулся Эйлерт.
– Такки, выручили вы меня из беды. Примите мою признательность, дэй. И вот - скромная, но плата за постой, за пищу и лечение. 

Эйлерт встал с лежанки, которую почти не покидал все два дня, протянул магу золотую монету. Их у Эйлерта оказалось пять штук - лежали припрятанными во внутреннем кармане форменного кителя и чудом уцелели во время сражения в Гнездовье. 

Сам китель, порванный, обгорелый, давно сожгли в костре, а все ценное, что было, Эйлерт собственноручно снял и сложил в выданную ему небольшую заплечную котомку, которую хранил в головах своего ложа. Обобрать Эйлерта никто не пытался: и командир отряда заготовителей, и все его люди оказались честными селянами и охотниками, и грабить беззащитного не стали.