Тень Беркута
Шрифт:
– Каждое слово твое, о Мунке-Сал, золото, – уклонился Газук. – Но я не о том... Твой славный дед покорил Поднебесную империю. Миллионы людей! А сколько убил? То-то… Да и сторонники Единого на Западе, а не за Большой стеной. Боги были благосклонны к Чингизу, но ожидали именно тебя! И, чтобы развеять ваши сомнения, прибавлю еще... Единый Бог исчезнет, а могущество вернется к Богам давним лишь после того, как Чаша слез перельется через края. А кому же еще, славный потомок Священного правителя, наполнить реки, которые вливаются в это море?
– Согласен, – кивнул аталык. – Это я принимаю. Чингиз и в самом деле предпочитал брать выкуп, чем устраивать кровавую
– Что ж, можно поговорить и об этом, – согласился Газук. Он уже давно поднялся и, разговаривая с ханом, нетерпеливо похаживал по юрте. Конечно, это было достойно наказания – как проявление неучтивости к Правителю, но сегодня на это никто не обращал внимания. Даже Субудай-багатур, что всегда ревностно требовал соблюдения всех традиций. – Дело в том, что конь Бога Войны – не просто магическое животное, – такой себе, волшебный талисман. Нет! Это – сама Смерть! И на право оседлать ее, нужно сначала заслужить. Саин-хан должен проявить себя и как воин, и как полководец. Недостойного конь убьет прежде чем он протянет руку к уздечке... Даже если стремя избраннику будет придерживать сам Сульде!
Субудай-багатур потрясенно молчал и только изумленно переглядывался с Саин-ханом, не зная, верить услышанному, или нет. А когда, наконец, оба обернулись к Газуку, то увидели, что по старому колдуну и место застыло.
– Где же он? Аталык! Юлдуз! – воскликнул ошеломленный джихангир. – Куда девался колдун?!
Но молодая женщина так же удивленно смотрела на пустую юрту и кучу шкур перед очагом.
– Арапша!!!
Охранник ворвался в палатку с обнаженным мечом, но остановился, словно вкопанный, растерянно и ничего не понимая глядя на хана.
– Где старик!
Но Арапша лишь глазами мигал.
– Ты что – отходил от палатки?!
– Нет, повелитель! – побледнел тот. – Как можно?
Саин-хан задумался.
– И из палатки никто не выходил?
– Лишь белая сова вылетела... Нужно было подстрелить? Я сначала хотел, но, как можно, без приказа?
Хан кивнул головой.
– Что ж... Вероятно, он все сказал, что велели передать мне Боги... Оседлать Смерть?! Страшно... Но может ли быть большая честь для воина?! – произнес задумчиво. А потом прибавил, обращаясь к Субудай-багатуру.
– Вот что, учитель, кажется мне, что все-таки пришло время отправляться дальше? Поднимай тумены. Мир заждался меня! И еще... – джихангир неуверенно хмыкнул, – ну…, оставьте припасов для шаманов Хоходой-Моргона или что?..
– Слушаюсь и повинуюсь, – подхватился на ноги старый воин. – Не беспокойся, повелитель…
– Вот и шевелись. Запрягай свою железную колесницу... Земли урусов распростерты перед нами, словно девственницы, которые уже созрели за время, минувшее от похода моего деда.
– Хвала Богам! – воскликнул Субудай-багатур.
–Да! Клянусь, я утолю их жажду горячей кровью! И пролью ее столько, что как бы Им не захлебнутся в ней!
Глава седьмая
Зима года 6748-го. Околица Галича.
Пидгороддя
Впору скошенное и не пересушенное сено из лесных трав было пышным, как и косы женщины, которая лежала на нем. А пахло – аж мысли в голове путались, будто от крепкого меда. И в крови начинал бурлить такой шал, что целой зимней ночи казалось слишком
Он некоторое время еще пытался расшевелить подругу, но, не чувствуя желания, разочарованно вздохнул и сдвинулся вбок. Провел благодарно ладонью по ее бархатному, теплому, еще податливому, но уже безвольному телу, и бережно прикрыл тулупом. Ночь выдалась морозной, поэтому холод донимал даже здесь, в глубине большого стога. Особенно теперь, когда они разомкнули пылкие объятия, и любовный жар угас окончательно. Потом сладко потянулся, до хруста в костях, удобно примостился под мягким боком возлюбленной и попытался задремать. А там – и вовсе уснул. Да так крепко, что не услышал, как треснул хворост под тяжелым сапогом. И пришел в себя лишь после того, когда снаружи знакомый и совершенно неуместный здесь и сейчас голос разъяренно заорал:
– Вылезай, голубушка! Покажись из гнездышка! Долго веревка вилась, а все ж кончик показался!.. Все, больше вам не удастся, меня за нос водить!! Вылезай! Шлендра!!! Покажи на люди, свои глаза бесстыжие! Вылезай, говорю, подстилка подзаборная!
– Ой, мамочка! – спохватилась Руженка, спросонья не понимая толком, что твориться и где она сама находиться. Снится ей все это, или происходит в действительности? И суетливо принялась прорывать в сене отверстие. Потом припала к нему глазом, и в этот раз ойкнула уже осознано, – не столько испуганно, как раздраженно:
– Мало того, что сам прилез, так еще и всех своих полоумных братьев приволочил! Баран выхолощенный... Мог бы тогда уже все Пидгороддя созвать.
Найда тихонько присвистнул, – следовательно, Юхим Непийвода таки выследил свою неверную жену... И его – вместе с ней. Что ж, этого рано или поздно нужно было ожидать. Вор и наказание – неразлучная пара... Именно так издавна говорят галичане. Хотя, это еще как посмотреть: кто, кого и у кого украл первым. Может, Найда лишь отобрал то, что ему принадлежало по праву?
Пытаясь не подымать лишний шорох, парень стал поспешно одеваться. Выйти к разъяренному мужу все равно придется, то лучше приготовиться к этой встрече как следует. И быть, хотя бы в штанах.
– Одевайся, – прошептал также Руженке, но та только сжимала руки и покусывала губы. Обычно решительная и упрямая, она в один миг потеряла весь свой нрав и превратилась в испуганного ребенка, которого родители поймали на плохом поступке, – будут наказывать или нет, неизвестно, но отругают сильно. Еще и при чужих людях. Поэтому, с одной стороны, ее распирала бессильная ярость на собственного мужа, который поступал с ней так несправедливо (женщина всегда свою вину перекидывает на мужа). А с другого – ей было досадно и стыдно той молвы, которая непременно разойдется между соседями, и ославит ее, как неверную жену. А самым досадным, подлым во всем происходящем было то, что, имея подобного мужа, ни одна «праведная» соседка не смогла б соблюсти верность. Но разве признает какая из них ее правоту? Разве скажет хоть одна сердобольная кумушка слово в защиту? Ой, нет! Напротив... С большим наслаждением будут глумиться и втаптывать ее имя в грязь. А за что? Неужели для того, чтобы отомстить за собственную нерешительность? Или успокаивая собственную зависть? Поскольку хочется и самим вкусить запретного... Ну, хоть разочек... Ведь так? То-то и оно…