Тень Беркута
Шрифт:
– Скажи мне, Митрий... – попросил Найда, – потому что я обезумею от шальных мыслей. В самом ли деле Руженка для меня навсегда потерянная?
– Ты еще и не знаешь всего... – медленно промолвил тот.
– Господи! Что же еще? Над ней таки...
– Нет, но...
– Ну, говори же!
Домовой поерзал немного, усаживаясь.
– То, что она говорила с тобой сердито и зло, в голову не бери. Просто ей слишком много пришлось пережить. А вот то, что она мардагайлом стала, – беда. В подобии женщины-волчицы Руженка лишь одного хозяина будет признавать. Того, что волчьей сущностью ее одарил… Юхим для нее теперь не только муж законный, но и вожак стаи.
– Что? – только и прошептал Найда. – Какой еще Магарай?
– Не магарай, а – мардагайл... Женщина-волк. Когда-то в давние времена так боги карали неверных жен... Теперь семь лет подряд она ночью будет превращаться в волчицу, во всем покорную вожаку стаи, то есть своему мужу. И если днем еще, возможно, будет как-то ерепениться, то с наступлением темноты – и не подумает!
– О господи! Когда же это случилось?
– А как ты домой поплелся... Юхим накормил Руженку волчьим зельем, а Велес обернул ее на волчицу. Я почему тебе рассказываю об этом, – чтобы предостеречь. Ночью даже не пытайся приблизиться к ней – разорвет!
– Меня?!
– Каждого.
– И ничего сделать нельзя?
– Можно, но еще не сейчас, – ответил Митрий. – Тебе придется запастись терпением и ожидать, пока не наступит подходящее мгновение.
– А как я узнаю, что оно уже наступила?
– Я дам знать... Сейчас чары Велеса еще слишком свежие и сильные, но он допустил одну ошибку. И это дает нам надежду. Терпи, хлопче... Кто умеет ожидать, тот всегда своего добьется. Что же касается Юхима, то не беспокойся зря: он и в волчьем подобии мужским бессилием страдает. Хе-хе...
– Митрию! – взмолился парень. – Какую ошибку?..
– Ни Юхим, ни Велес не ведают, что Руженка... – домовой задумался. – В прочем, и тебе этого знать незачем, если до сих пор не замечал... Но твердо говорю, что в подобных случаях любые чары вдвое, а то и втрое слабее становятся. Поэтому, и расколдовать станет легче. А теперь – лучше спи, хлопче...
– О каком сне ты говоришь? – попробовал отмахнуться Найда, что и в самом деле не чувствовал себя сонным.
– О, крепком и целебном... Доверься мне. Я знаю, что говорю. Твое время еще не наступило. Спи...
Интермеццо I
(Сон Найды Куницы)
Лес спал. Столетние дубы и сосны укутанные толстым слоем инея, в снежных шапках, сугробах выше коленей, тихо дремали, потрескивая от мороза, будто ворочались беспокойно во сне. Хрустальный глаз луны холодно осматривал его из черного бархатного неба и, вместе с мириадами мерцающих точек, заливал все мертвенным белым сиянием. От этого ледяного света мороз еще безжалостнее хватал за плечи, забивал дыхание.
Найда изо всех сил несся по лесу...
Точнее, бежала его, охваченная неописуемым ужасом, душа. Из последних сил, волоча за собой уставшее, истерзанное тело, которое едва-едва переставляло ноги, проваливаясь в снежные заносы, – то по колени, а то и до подмышек. Он бежал, полз, карабкался, вытаращив ничего не видящие глаза. Каждая косточка его тела, каждая мышца, были устремлены вперед, прочь, подальше от кошмара позади. Куда все время дергалась взглянуть голова, но так и застывала при самом малом движении, а ноги сразу же наддавали ходы. Льняная рубашка прилипла к плечам, мокрая от ледяного пота, и человеком трясло, словно в лихорадке, – и волосы шевелились под сбитым набок шлемом. Он знал, что неминуемо погибнет, но понимал также и то, что будет жить столь
Рот у Найды был широко разинут, и мужчина, вероятно, кричал бы от ужаса, если бы сжатое судорогой горло еще подчинялось мозгу. А так – лишь отчаянный скулеж, жалобное щенячье повизгивание нарушало покой сонного леса.
Дикий, неистовый вой волка-одиночки, вышедшего на охоту, разорвал ночь, предостерегая каждого, чтобы не смел касаться его добычи.
Подстегнутый этим воем, Найда совершил огромный прыжок, зацепился об спрятавшуюся под снегом ветку, упал в сугроб и сильно треснулся лбом в невидимый под снежной одеждой пенек. Давно отстегнутый шлем спас его от смерти, однако сам слетел с головы и пропал в заносах.
Нет ничего хорошего – чтобы без злого...
Воин медленно поднялся, встряхнул кудрями и сразу же поморщился от боли, но зато, в его обезумевших глазах, появился проблеск мысли.
Он стоял на небольшой опушке, перед очень высоким исполинским дубом. Руководствуясь скорее инстинктом, чем трезвой мыслью, Найда подскочил к дереву и из последних сил покарабкался вверх. Пролез сажен шесть-семь, посмотрел вниз и, вероятно, остался неудовлетворенным, потому что поднялся еще на несколько локтей и только там удобно примостился на толстой ветке. Однако, и этого ему, вероятно, показалось недостаточно, потому что снял с себя длинный шерстяной пояс и крепко привязался к стволу дерева. И только после этого – перекрестился и облегченно вздохнул.
Безумие уже покинуло его разум, и застывшая маска ужаса постепенно исчезала с лица молодого мужчины.
Он осознавал, что обречен. Потому что высидеть неподвижно на таком морозе, пока солнце развеет ночные ужасы, не удалось бы никому. Но эта смерть была понятна и, если верить слухам, даже приятная... В отличие от той – страшной и неумолимой, что постигла всех его товарищей.
Найда опять вздохнул и, прогоняя от себя кровавые воспоминания, начал молиться:
– Отче наш, иже еси на небеси, да славится имя твое, да придет царствие твое, да сбудется воля твоя святая, яко на небесах, тако и на земле. Хлеб наш насущный дай же нам днесь. И оставь нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избавь нас, Господи, от лукавого. Аминь!
Не успел он еще вымолвить последнего слова молитвы, как на опушку вышел волк.
О том, что это именно волк, можно было догадаться только из общего строения. Потому что увиденный Найдой зверь был где-то раза в три больше обычного серого. И напоминал скорее ту огромную полосатую кошку – тигра, которую воину довелось однажды увидать при княжеском дворе. Был тигр невероятно лют, силен и ловок. Сотник Грива, что имея только нож, смело выходил один на один с медведем, хорошо разглядев движения этого зверя, отказался от поединка. И хорошо сделал, потому что выпущенный ради забавы на большого котяру здоровенный шатун трехлеток, не выстоял против твари и того времени, которое нужно в курице, чтобы снести яйцо. Волкоподобное чудовище, которое стояло под дубом и принюхивалось, выглядело не менее свирепо... Но, не ужасающая, убийственная сила, которая была в каждом движении зверя, не огромные клыки, из которых еще и до сих пор скапывала кровь товарищей Найды, вызывали непреодолимый ужас, а – глаза. Они полыхали таким ярко-красным огнем, будто весь жар ада содержался под черепом чудовища. Глянув зверю в глаза, мужчина вероятно упал бы с дерева, если бы предусмотрительно не привязался.