Тень Беркута
Шрифт:
– Ту вещицу, что у тебя на шее нацеплена, простофиля… – начал терять терпение волколак. – Или ты хочешь убедить меня, что сам не знаешь, какое сокровище за пазухой носишь?
Парень молча всунул руку под одежду и добыл на свет серебряную волчью голову, которая качалась на шелковой шнуровке.
– Этот? – спросил удивленно, но ответа уже не требовалось, потому что, увидав амулет, волколак отпрыгнул назад шагов на десять, прижал уши, припал всем туловищем до земли и завилял хвостом, будто шкодливый кот, что, хоть и признает силу и право хозяина, но не раскаивается
Глава седьмая (продолжение)
Зима года 6748-го. Околица Галича.
Пидгороддя
Одним сильным прыжком Найда вскочил на ноги и... упал на пол с лежанки, которая стояла в его доме. После чего – воин окончательно проснулся и сел, вытирая из чела обильный пот.
– Вот так приснилось, – прошептал едва слышно. – От такого сновидения не долго и преставиться.
Митрий очутился рядом почти сразу же.
– Сон? Ты видел сон? Рассказывай быстро, пока не забыл. Я здесь поколдовал немножко над тобой. Сон вещий должен быть! Что снилось?
Найда покрутил головой.
– Такое в двух словах не перескажешь...
– А ты попробуй, – настаивал домовой.
– Ну, если в целом, то я с волколаком, гм, дрался.
– Значит, все же оборотень, – кивнул Митрий, будто и не ожидал ничего другого. – Он не показался тебе знакомым?
– Знакомым? – переспросил удивленно Найденыш. – Ну, я вроде бы не имею среди оборотней товарищей. Хотя, погоди... Вот, когда ты спросил, я вспомнил, кого напоминал мне его голос. Юхима!.. Но, конечно, после того, что случилось... Разве кто иной мог мне присниться?
– Юхим? – повторил домовой. – И это сходится... Теперь скажи мне еще одно: кто из вас победил?
– Ну, волколак оказался сильнее, – я, хотя и не видел этого, но знал, что он всех моих спутников загрыз. А когда и моя очередь умереть пришла, что-то вмешалось... Какой-то амулет спас мне жизнь.
– И это сходится. Добрый сон тебе приснился, хлопче. Теперь я буду за тебя спокоен. Лишь прошу, прежде чем будешь выбираться в дальнюю дорогу, поговори сперва со мной.
– В какую еще дорогу? – удивился Найда.
– Не ведаю... Как придет время, ты сам расскажешь мне, куда собираешься.
– Ты можешь обойтись без загадок? – повысил сердито голос Найда. Но Митрия уже не было рядом.
Зато на дворе заскрипел под сапогами снег, и кто-то властно постучал в оконницу.
– Кто там? – встревожено отозвалась мать.
– Сотник велел собрать дружину, – послышался голос десятника. – Поторопись, Найда!
– Уже иду! – отозвался парень и соскочил из лежанки. А что ложился полностью одетым, то лишь накинул кольчугу, подпоясался мечом и шагнул к сенным дверям.
– Сынку! – вдруг позвала матушка.
– Что, нене?
– Будь осторожен...
– А как же, – улыбнулся парень. – Расхристанный
– Сон я видела плохой, – прошептала Христина.
– Сон? И вы – сон...
– Волчий сон... Волки тебя из моих рук рвали, а я удержать не могла...
– Да, – протянул Найда. – Что-то и в самом деле слишком много волков и волколак вокруг Галича развелось. – А обращаясь к матери прибавил нежно:
– Не беспокойтесь, нене. Митрий говорил, что серым я не достанусь, и мне почему-то кажется, что он не обманывает... – потом перекрестился на икону в углу и поспешно вышел... Сотник зря не стал бы тревожить.
* * *
Пурга и снегопады, что почти неделю, не утихая, укутывали снегами замерзшую землю, наконец-то угомонились. Тяжелые свинцово-черные тучи побледнели и растаяли, будто никогда и не собирались, – и над всей Галичиной засияло солнце, заискрилось снежинками и инеем – мягкое зимнее небо.
В лесу было тихо и спокойно. Лишь изредка с шорохом и буханьем сползала с гибкой ветки пушистая белая шапка, и звонко хрустел на морозе снег под конскими копытами.
Выполнив поручение и переждав ненастье, Найда неспешно возвращался в Галич. У парня был замечательное настроение, и в такт легкому конскому шагу он мурлыкал себе под нос какую-то рождественскую песенку.
Еще совсем свежие и болезненные воспоминания медленно отступили где-то на заплечье, а там и потерялись, смешавшись с новыми впечатлениями и заботами.
Даже возвращаясь домой, Найда больше думал о том, как поживают больной отец и старая матушка, чем маялся трагедией, произошедшей с любимой. Правда, здесь Руженка была сама частично виноватая. Кто же стерпит обиду, брошенную в лицо, к тому же столь безосновательно. Поэтому и молчало сердце парня, прячась за несправедливость, и позволяло не думать о том, что той сейчас, должно быть, значительно хуже и тяжелее.
Люди всегда готовы прийти на помощь другому, особенно, если это ничего им не стоит. Когда же приходится чем-то жертвовать, – предоставление помощи становится гораздо проблематичным. И уже совсем безнадежна ситуация, если благородный поступок требует принести в жертву собственную гордость, или даже обычную спесь, или там – амбиции... В этом случае все красивые намерения сразу куда-то исчезают, – а послушная совесть молчит, будто ворона с яйцом в клюве.
Поэтому Найда неспешно ехал лесным шляхом, тихо насвистывал, миловался красотой зимнего леса, и ничего не затмевало парню хорошего настроения…
Двое путников, что прислонились с обеих сторон дороги на большом, вывернутом с корнем конуре старого граба, не сразу и привлекли его внимание. Потому что были густо припорошены снегом, как все вокруг. И такие же неподвижные...
– Ау! Люди добре! – окликнул их Найда, подъехав немного ближе. – Вы еще живые, уже ли это?..
От звука его голоса путники слабо зашевелились, и на него глянули две пары запаленных, потухших глаз, – что едва теплились на бледных, обескровленных лицах.