Тень железной руки
Шрифт:
— Я до сих пор проклинаю тот день. О моём увлечении узнала сестра, которая, к сожалению, не сумела удержать язык за зубами. Вылилось это в то, что помощи попросила её подруга, которая никак не могла зачать дитя. От бедняги грозился уйти муж, она была в отчаянии.
— И твоё сердце растаяло.
— Увы, я согласился помочь.
Вайс хотел было пошутить про небывалую мужскую силу, которой, судя по всему, обладает Дормий, но вовремя сообразил, что эта шутка будет ещё неуместнее прежней. Священник тяжело вздохнул. Судя по всему, эти воспоминания действительно лежали
— Не стану вдаваться в подробности ритуала, который мне пришлось провести. Скажу лишь, что обратился к созданиям стихийного хаоса.
— Понимаю. Вы исчертили пол какими-то знаками, а потом с этой девушкой…
— Я не прикасался к ней! — неожиданно горячо возразил Дормий. — В этом не было необходимости. Я вознамерился повторить ритуал, который обнаружил в одном полуистлевшем фолианте, купленном у смуглокожего торговца с жутким незнакомым акцентом. Суть процесса заключалась в том, чтобы, так сказать, воспользоваться частью элементальной сущности и подселить её в тело девушки. И мне это удалось. Нет, не случилось светопреставления, небеса не разверзлись, а небесный огонь не обрушился на нас, проломив крышу. Только свечи в комнате на мгновение вспыхнули необычайно ярко, да и то мне могло показаться.
— Как же вы тогда узнали, что всё получилось? Или же что ничего не вышло, и вы только напрасно сожгли свечи?
— В тот вечер — никак. Лишь несколько недель спустя, когда я уже успел позабыть о случившемся, сестра рассказала мне, что её подруга ждёт ребёнка. Как же я радовался тогда. Самонадеянный дурак. Если б я только знал, чем это обернётся…
— Твоя история становится всё страннее и страннее, — заметил Вайс. — Впрочем, если подумать, я сын анмади и ригенца, которого деревенский священник исцелил прикосновением руки после нападения дракона. Мне впору вообще ничему не удивляться в этой жизни.
— Каждый раз, когда человек так думает, боги находят, чем его удивить, — сказал Дормий и кашлянул в кулак.
— Как бы и ты здоровье не подорвал с этой сыростью. Давно здесь?
— Сложно сказать. Я бы мог считать время по этим каплям, но, наверное, уже сошёл бы с ума.
— Это точно, — усмехнулся Вайс и, придвинувшись ближе, добавил: — Так чем дело кончилось-то?
— Тем, что мне пришлось покинуть Дракенталь навсегда и стереть из памяти те знания, к которым так жадно стремился. Случившееся напоминало кошмарный сон, который я хотел бы забыть навсегда.
— Если не хочешь, не говори, — опасливо сказал Вайс. — Ты и без того достаточно рассказал, а кошмаров мне и наяву хватает.
Дормий утёр сделавшиеся влажными глаза.
— Мне пришлось бежать из города. Я поселился в неприметной деревушке на Золотом тракте и посвятил жизнь служению Отцу милосердия. Больше не видел ни свою семью, ни сестру, ни ту девушку… Не знаю, почему Холар решил одарить своей милостью именно меня, но если всё произошедшее со мной — это возможность если не искупить, то хотя бы на малую толику облегчить груз вины, что довлеет надо мной многие годы, я готов следовать его воле без тени сомнения.
— Ну, ты уже сидишь в
— Будь уверен, если Отец милосердия заведёт меня на этот путь, я пройду его с радостью.
— Не сомневаюсь. Вот только случится это не раньше, чем Карл Эльдштерн сварит королю зелье долгожительства, и оно успешно подействует на меня. До тех же пор, друг мой, боюсь, что планам твоего бога придётся подождать. А может, и ещё дольше. Я тогда, конечно, уже буду не нужен, а вот тебе король наверняка найдёт применение.
— Вся наша жизнь — божественный план, — снисходительно ответил Дормий, будто бы Вайс был ребёнком, сказавшим какую-то несусветную, но простительную несмышлёнышу, чушь.
— В таком случае, план моей жизни написан уж очень жестоким и злобным богом. Таким, который, прогуливаясь по своим владениям, неизменно наступает на больную мозоль и, всякий раз делая это, вспоминает обо мне. Учитывая ушат дерьма, что вылился на нас с тобой, мы должны будем стать по меньшей мере святыми.
— Богиня Аминея когда-то тоже была смертной, но совершила множество подвигов веры. Проявила чудеса кротости и милосердия, за что её и одарили целительским даром, а после смерти сделали богиней.
— Хех, в Анмоде её почитают за великую святую. Матушка всякий вечер молилась ей за меня перед сном. Как видишь, не помогло, — Вайс задумался, глядя на капли, что одна за другой разбивались об пол по ту сторону решётки. — Кап! Кап! И мы вот так же, как эти капли. Летим, не зная куда, и разбиваемся вдребезги. Эх… Знаешь, Дормий, о чём я подумал?
Священник с интересом взглянул на Вайса, не сказав ни слова.
— Сдаётся мне, за наши с тобой жизни в ответе один и тот же бог. Не знаю, какой именно, но сволочь он редкостная, это точно.
Глава 17
Грегорион Нокс хорошо знал местность, по которой проходил их с Дэйном и Мерайей путь. Регион Хартланда, владения лорда Одеринга подходили к концу. Где-то впереди должна быть переправа через великую реку Эрберин, а за ней наливные луга, тёплые речные долины и обширные равнины сменятся каменистыми землями Нагорья. Инквизитор надеялся, что путь после переправы окажется не таким опасным: всё-таки владения Таммаренов издавна оставались местом спокойным. Там вряд ли будут сжигать ведьм и охотиться на магов.
Но то будет впереди. Пока что тяжёлые сапоги Грегориона ступали по земле Хартланда, а на его руках мирно дремала та, кому эта самая земля до недавних пор была домом. Несмотря ни на что, лицо Мерайи оставалось таким же миловидным, только брови слегка хмурились. «Должно быть, снится что-то дурное, — подумалось инквизитору, — ну, оно и не мудрено. Столько пришлось перенести…»
Грегорион вспомнил Марту, и на глаза навернулись слёзы. Поначалу он собирался их смахнуть, но передумал. Его уже покинули чувства усталости и голода, пропала необходимость во сне. Быть может, со временем, он вовсе потеряет способность плакать, и эти слёзы по утраченной любви станут последними в его жизни.