Тень железной руки
Шрифт:
Инквизитору было жаль всю ночь видеть, как Дэйн и Мерайя просыпаются и ворочаются при каждом колокольном сигнале, но они, в отличие от монахинь, хотя бы могли снова погрузиться в сон. За пару часов до полудня в больницу заглянула сестра-келарисса, облачённая в то же серое одеяние. Она поинтересовалась, как себя чувствует отравившийся бедняга.
— Ему уже лучше, благодарю, — улыбнулся Дэйн. — Ваше снадобье — настоящее чудо.
— Мы лишь исполняем волю Владык милосердия, — склонила голову сестра. — Сегодня работы будет не так много. Вы так быстро со всем справляетесь, что рискуете
Грегорион охотно воспользовался предложением, после того как перенёс из подвала бочонки с вином. Он давно не был на богослужениях и не слышал хорового пения, прославляющего богов. В столичном Храме Троих по большим праздникам в мессах участвовали больше сотни послушников и послушниц. Правда, Марта рассказывала, что пели они не все, поскольку не каждого боги одарили красивым голосом и способностью гармонично влиться в хор. Такие либо участвовали в служении молча, либо просто открывали рот, словно рыбы, создавая видимость огромного хора. Такая традиция возникла при Эйермунде Святом, который при виде поющих юношей и девушек мог по-настоящему пустить слезу от восторга.
Конечно, монастырская церквушка ни в какое сравнение не шла с огромным сводчатым залом Храма Троих, а на певческой площадке за алтарём едва ли поместилось бы и три десятка певчих… Но было в этом для Грегориона нечто уютное. Наверное, осуществи инквизитор свою мечту взять Марту в жёны и уехать подальше от столицы, он бы поселился в уединённой деревеньке, подальше от городской суеты. А раз в неделю они бы ездили в такой вот небольшой монастырь, где слушали бы скромные службы, призванные не развлечь сильных мира сего, а по-настоящему прославлять богов.
Прозвенел колокол, и через некоторое время церковь стали наполнять сёстры. Грегорион встал в стороне от входа и наблюдал, как девушки в белых, серых и бурых одеждах, склонив голову, молча занимали свои места на площадке. На алтаре зажгли ароматные свечи, принесли широкую книгу. Когда сестёр собралось ровно двадцать, в церковь вошла настоятельница. Она встала у алтаря, бросила взгляд на инквизитора и запела.
Певческий голос матушки Ферлиссы оказался ниже, чем можно было от неё ожидать. Грегориону этот гимн был не знаком, но то и неудивительно: в столичном храме прославляли Троих, здесь же, по видимости, песнопения должны быть о Холаре и Аминее. Вступили монахини. Сначала низкие голоса, потом всё выше, пока не дошёл черёд до самых звонкоголосых сестёр.
Хор пел ровно и гармонично, вот только сама гимн отчего-то вызывал недоумение. Слов инквизитор не различал, но мелодия, начавшаяся торжественно, со временем становилась всё более тревожной и оставляла на душе гнетущее чувство тяжести. Она напирала и отступала, точно кузнечный молот, стремящийся придать бесформенному куску металла идеально ровный устойчивый вид. Пение сестёр вовсе не походило на то, что приходит на ум при словах «Владыки милосердия». В нём не ощущалось ни великодушной доброты Холара, ни тем более избавляющего от страданий прикосновения Аминеи.
Не в силах более выносить этого пусть и мелодичного, но всё же гнёта, Грегорион вышел за дверь. Он мог запросто пройти десятки
Пение затихло, а вскоре окончилась и служба. Сёстры покидали церковь и разбредались по своим местам, кто к деревьям, кто к грядкам. Настоятельница вышла так же, как и вошла — последней. Увидев Грегориона, она изобразила губами лёгкую улыбку.
— Служба пришлась вам не по нраву?
— Решил подышать воздухом, — как можно непринуждённее ответил инквизитор. — От благовоний заболела голова.
— Вашему другу лучше?
— Да, спасибо, досточтимая матушка Ферлисса. Благодарю вас и вашу обитель.
— Благодарите богов, — кивнула настоятельница. — После ужина приглашаю вас на беседу. Найдёте сестру Кейтлин, она моя приоресса и знает, куда вас отвести.
— Но ведь святой Беренгар учил, что любая работа познаётся в отдыхе. Не лучше ли будет вам отдохнуть после праведных трудов?
— Я не отказала вам в приюте, так не откажите и вы мне, — сказав это, матушка Ферлисса ушла прочь.
Весь оставшийся день Грегорион пробыл на воздухе, отзываясь на нечастые просьбы монахинь о помощи. Несколько раз он навещал больницу, где оставались Дэйн и Мерайя. Принцессе стало легче, и она даже смогла немного поесть, да и рука рыцаря понемногу заживала. Вечером, когда солнце вот-вот должно было коснуться горизонта, Грегорион, как и прежде, украдкой отнёс испачканную кровью солому в заросли камыша у берега. «Подстилка на кровати становится всё тоньше, — думалось ему. — Надеюсь, принцессе достаточно мягко спать.»
Впрочем, это было уже не важно: уже завтра им предстоит покинуть монастырь. Настоятельница просила о встрече, значит следовало найти приорессу, сестру Кейтлин. Однако, когда инквизитор возвращался к больнице, девушка уже ждала его у дверей.
— Вашим друзьям уже принесли ужин, — девушка склонила голову. — Следуйте за мной.
Грегорион приоткрыл дверь и увидел Дэйна и Мерайю, с аппетитом уплетающих скромную монастырскую снедь.
— Скоро вернусь, — коротко сказал им инквизитор и отправился за монахиней.
Вскоре он, к своему удивлению, оказался в жилых помещениях монастыря, куда не принято пускать посторонних. Приоресса вела Грегориона мимо трапезной, по лестнице на второй этаж, потом мимо спален для серых и белых сестёр и, наконец, остановилась у закрытой двери самого скромного вида.
— Матушка Ферлисса ждёт вас, — сказала она и ушла прочь быстрым шагом.
Келья настоятельницы была хоть и скромна, но всё же Грегорион ни за что не спутал бы её убранство со спальнями сестёр. Первым, что бросилось в глаза, оказался пол, который украшал широкий ковёр с причудливым узором. На небольшом круглом столике стоял серебряный канделябр в виде знака Троих: круга, со вписанным в него треугольником, на каждой вершине которого горело по свече. Рядом находился глиняный кувшин и две винные чарки с тем же знаком на блестящих полированных боках.