Тень железной руки
Шрифт:
Самой настоятельницы здесь почему-то не было, однако стоило инквизитору сделать шаг по скрипучей половице, как матушка Ферлисса тут же появилась из-за неприметной узкой дверцы с противоположной стороны комнаты.
— Вы уже явились, — с лёгкой улыбкой произнесла она. — Я только что закончила вечернюю молитву.
— Вы молитесь в опочивальне?
— Прежде всего молитва исходит из сердца. К тому же, настоятельница может молиться где угодно. Прошу, садитесь.
— Простите, я не знаком с вашими порядками… — проговорил Грегорион, занимая место у стола в надежде,
— Это простительно. Святой Беренгар, первый монах, записал их в своём «Regula Berengari». Там он в тридцати трёх главах изложил все правила, необходимые к соблюдению, будь то монашеское братство или сестринство.
Сказав это, настоятельница наполнила чарки из кувшина.
— Это вино? — нахмурился инквизитор.
— Пейте, — ответила матушка Ферлисса. — Устав предписывает разделить с путником кров и пищу. В этом святой Беренгар не слишком расходится с энгатскими обычаями гостеприимства.
— Но ведь вино…
— Пищей зовётся всё, что мы вкушаем во благо тел наших, — проговорила настоятельница. — И вино исключением не является. Мы ведь не собираемся напиваться вдрызг. К тому же вы так нам помогли, грех не отблагодарить вас.
Грегорион не боялся, что вино помутит его разум, поэтому смело осушил чарку в несколько глотков. Настоятельница тут же наполнила её снова.
— Интересный вкус, — соврал инквизитор: в винах он совсем не разбирался.
— Этот напиток из монастыря Пречистой Ариманты, что в Драконьей долине. По преданию, святая дева Ариманта была столь чиста душой и крепка верой, что драконы перед ней становились кроткими, как агнцы. За то она и заслужила титул Пречистой, — монахиня прикоснулась губами к чарке и добавила: — Совсем как Агна.
— Вы говорили, она выросла здесь?
— Верно, в этих самых стенах. Это было… наверное, семь или восемь лет назад, после первого восстания Одеринга. Когда армию будущего короля разбили, он был вынужден бежать и скрываться на островах. Хартланд наводнили лихие люди. Они устроили на этих землях настоящий ад, грабили, жгли и убивали, а тогдашний король и не думал им мешать… Тогда-то в одно утро я увидела щуплую фигурку, шагающую к монастырю. То была девочка, не старше одиннадцати, совсем ещё дитя, вся в ссадинах и синяках. «Что за чудовище могло сотворить такое с ребёнком?!» — подумала я тогда и до сих пор порой задаюсь этим вопросом.
— Война беспощадна, — задумчиво проговорил Грегорион и отпил из чарки.
— Одним богам известно, что довелось ей пережить… Едва добравшись до стен монастыря, бедняжка упала без сознания. Белые сёстры осмотрели её, но не нашли серьёзных ран или увечий. Вот только… — настоятельница тяжело вздохнула и продолжила: — Вот только девицей она уже не была. Очнувшись, она ела не больше цыплёнка и не могла вымолвить ни слова, лишь на третий день девочка произнесла своё имя: Агна.
На душе Грегориона сделалось горько. Он тягостных мыслей пересохло во рту, и он осушил ещё одну чарку вина.
— Наверняка её обидчик давно мёртв. Когда Эдвальд Одеринг стал королём, он повесил
— Слава богам, если так оно и есть. Однако все те беды, что перенесла Агна, несомненно, закалили её дух и позволили ей стать той, кто она сейчас. Видите? — настоятельница протянула руку. На среднем пальце красовалось серебристое кольцо-печатка с выпуклым изображением кулака. — Она прислала это с письмом, где благодарила меня и всех сестёр за то, что вырастили её в кротости и смирении. Так я и узнала, как высоко вознеслась наша маленькая Агна. Мы помогли ей стать терпеливой и стойкой, воспитать величайшую силу духа и веры, достаточную, чтобы теперь служить Железному владыке.
— Я думал, стезя сестёр — путь милосердия.
— Но разве милосердие противоречит учению Калантара?
Грегорион опешил, не зная, что на это ответить.
— Позвольте объяснить, — покровительственно сказала настоятельница, наполняя металлическую чарку инквизитора. — Мягкосердечность и милосердие — ни одно и то же. Если первое слабость, то второе, несомненно, сила. И, как всякая сила, оно требует жёсткости разума и крепости воли. Порой необходимо ожесточить сердце, чтобы проявить милосердие, понимаете?
— Честно признаться, нет.
— Милосердно ли оставить человека умирать или стоит заставить его выпить горькое лекарство, даже если он вырывается? Для этого нужна жёсткость, порой даже жестокость. Порой, чтобы спасти человека, приходится быть жестокосердным.
— Вы пытаетесь подружить лёд и пламя, увязать идеи, невзирая на их коренные противоречия, — покачал головой Грегорион. — Калантар призывает к жестокости не во спасение. Прежде всего его путь — единоличная, неограниченная власть и стремление удержать её любой ценой. Обладание силой не во благо других, но ради самой силы.
— А вы неплохо знаете богов. Очень неплохо для паломника.
— У меня был друг. Инквизитор, — нехотя проговорил Грегорион. — Он всю жизнь был предан Троим, и мы порой беседовали. О богах.
— Стало быть, Калантар вам не по нраву?
— Не по нраву.
— Потому вам и не пришёлся по душе гимн, что звучал на вечерней службе. Я сочинила его недавно. Назвала «E pluribus unum».
— Боюсь, мне неведомо, что это значит.
— «Из многих единое», — пояснила настоятельница. — Калантар призывает собраться под единым началом, собрать пальцы в железный кулак и сокрушить врагов.
— Вы говорите о войне? Что это, если не самое противное милосердию явление?
— Но что, если эта война положит конец всем войнам? Век без распрей и вражды — это ли не милосердие для нашего измученного мира?
Инквизитор молчал.
— Вижу, вы не верите в такую возможность, — улыбнулась настоятельница. — Для мирянина это неудивительно. Но я собственными глазами видела, что бывает, когда страну раздирают на части изнутри и снаружи, Грегор. Это видела и Агна, и его величество король. Они понимают, что привести королевство к процветанию можно, лишь покарав всех, кто стоит на пути к нему. Без жалости. Даже если это присягнувший на верность рыцарь… Или же родная дочь.