Тень железной руки
Шрифт:
— Вчера вы недурно обращались с ним, во время испытаний, — заметил король. — Да и сегодня утром тоже.
— Он оказался удобнее тех, что я держал раньше. И куда легче, даром что обит металлом.
— Спасибо господину Велендгриму. Гномы большие мастера делать доспехи и щиты, а он уверял, что обратился к лучшим из них. И всё же, — добавил Эдвальд, — осознаёте ли вы ответственность, что легла на ваши плечи, когда вы согласились за меня сражаться?
— Я не ощущаю её тяжести, ваше величество, — как бы между делом ответил Фолтрейн. — Сейчас она не больше, чем когда вы сделали меня командующим или когда приняли в гвардию семь лет назад. И уж точно не больше той, что я взвалил на себя,
— Тогда вам было нечего терять, теперь же вы рискуете если и не жизнью, то хотя бы рыцарской честью.
Гильям Фолтрейн вскинул брови, взглянул королю прямо в глаза и спросил, прищурившись:
— А что такое «честь», ваше величество?
Теперь удивлённым выглядел уже Эдвальд.
— Странно слышать такой вопрос от рыцаря, — усмехнулся он.
— Хотите узнать, что я думаю о чести? — сир Гильям чуть наклонился к королю, но всё же сохранил почтительное для разговора расстояние.
— Поведайте. Раз вы теперь командующий гвардии и полноправный член Тронного круга, мне важно ваше мнение на этот счёт. Кучер не спешит, так что, полагаю, с десяток минут у нас ещё есть.
— Хорошо, ваше величество, — сир Гильям пригладил волосы. — Я никогда не был хорошим рассказчиком, но, если уж вам угодно… Задолго до того, как меня посвятили в рыцари, я служил оруженосцем у одного ригенского мешка с дерьмом, сира Сигизмунда. Они с моим отцом были давними друзьями, так что он с радостью отдал меня учиться премудростям рыцарской жизни. Мальчишкой я мечтал, что меня научат сражаться на мечах, лихо же скакать верхом и разить врагов без устали. Грезил о чести. Мне тогда даже казалось, будто б я знаю, что это такое. Но в жизни всё оказалось иначе. Сир Сигизмунд разрушил мои детские представления одно за другим. И осушая очередную кружку кислого пойла, вытирая пролитое со своей засаленной бороды, этот жирный боров каждый раз говорил мне: «Вот она, жизнь рыцаря, сынок! Подрастёшь, поймёшь!» И я действительно понял, что для сира Сигизмунда быть рыцарем означало пьянствовать, щупать баб и засыпать на полу постоялых дворов в им же самим созданной луже. Сколько раз я тащил его тушу в комнату, пока он бормотал что-то о рыцарской чести… Но самое гадкое было, когда я узнал, что эта свинья ничем не заслужила ни свой титул, ни свой образ жизни. Отец посвятил его в рыцари за какую-то давнюю услугу, да ещё и постоянно давал в долг, прекрасно понимая, что обратно денег не получит.
— Как я помню, ваш отец в те годы был верен Эркенвальдам? — между делом спросил Эдвальд.
— Да, был. Просиживал задницу в Кроуке и вечерами поднимал тосты за здравие его величества. А всякий раз, когда в замок приезжал сир Сигизмунд, они напивались до беспамятства и вспоминали былое. Как приезжали в деревни и брали всё, что хотели «по праву силы». Но что эти два увальня знали о силе? — сир Гильям с остервенением плюнул в окно. — День посвящения в рыцари стал одним из самых дерьмовых в моей жизни — мне пришлось приклонить колено перед сиром Сигизмундом. Когда дело было сделано, он сказал, что истинный рыцарь должен быть чист телом и душой. Я едва не сдержал смех, ведь не раз видел, как он не соответствовал ни тому, ни другому. А потом грянуло ваше восстание.
— И вы решили, по сути, предать своего отца и короля? — вкрадчиво спросил Эдвальд.
— Когда мы приезжали в Чёрный замок, я видел, как мой отец и его верный подхалим целуют королю руки и соревнуются в том, кто лучше вылижет ему задницу. Они не служили королю, они прислуживались. Поэтому от одной мысли, что я буду воевать на одной стороне с ними, делалось тошно. Будь я поэтом, сказал бы, что сир Сигизмунд приложил все усилия, чтобы идеалы его
— Помню, как удивился, когда доложили о твоём прибытии. Кто-то даже пошутил, что лорд Фолтрейн отправил в твоём лице все войска, что у него были.
— А потом случилась битва у переправы через Эрберин, — улыбнулся рыцарь. — И я вспоминаю этот день, как один из светлых в моей жизни.
— Мы проиграли её, — нахмурился король.
— Да, ваше величество, проиграли. Но когда во время боя я увидел накидку со знакомым символом, то ринулся к ней. Навсегда запомню лицо этого жирного ублюдка, сира Сигизмунда, когда я пронзил его брюхо мечом. Этот растерянный взгляд, который не может поверить в случившееся… То была моя первая битва, ваше величество, и первый убитый в бою противник. Ощутил ли я, что это придало мне чести? Наверное, нет. Но я испытал удовольствие, которое с тех пор ищу в каждой битве и в каждом поединке. Помните, я сказал, что все, с кем я сражался, будто слились в одного безликого ублюдка? Наверное, это всё же неправда. У них всех лицо сира Сигизмунда. Во всяком случае, мне так думать приятнее.
— Но всё же, сир Гильям, что же, по-вашему, такое честь?
— Не знаю, ваше величество, — пожал плечами рыцарь. — Наверное, это пустая болтовня, которой такие ленивые сволочи пудрят мозги глупым мальчишкам, чтобы оправдать свою гнусность. Да, я сам совершал многое, что можно счесть гнусным, но, в отличие от них, я оправдываю это правом силы. Сир Сигизмунд говорил мне, что недостойные поступки пятнают честь рыцаря, однако ему самому это ни разу не мешало. Так почему же это должно мешать мне? Я брал от войны, да и от жизни в целом, то, что мне причитается, потому что заслужил это. Потом и кровью. И вы даёте возможность подтверждать такое право снова и снова. Поэтому если для этого нужно будет вновь стать остриём вашего меча, прикончить очередного ублюдка по вашему приказу, не важно, кого именно, то так тому и быть.
На лице короля появилась одобрительная улыбка. Карета добралась до ристалища, и лошади остановились по команде кучера. Дверь открыли, и его величество в сопровождении нескольких стражников проследовал к ложе, где его уже ждала матриарх в белоснежных одеждах. Увидев короля, она улыбнулась и почтительно склонила голову.
Глава 22
К другой же стороне ристалища в этот самый момент подошли трое. Гном Дунгар Велендгрим, Альбрехт Эльдштерн и его внучка Рия в тёплой накидке. Она ни на шаг не отходила от старика, пока не добрались до ограды.
— Дедушка, наверное, ещё не поздно отказаться, — взволнованно проговорила девушка. — Мы что-нибудь придумаем, вызволим дядю Карла. Рано или поздно, но вызволим…
— Малышка дело говорит, Альбрехт, — с угрюмым видом произнёс гном. — Поберегли б вы себя, всё-таки, уже не мальчишка.
— Тем и лучше, — отмахнулся старик. — Пусть он меня недооценивает. В моём распоряжении мощь магических сил, на стороне моего противника — всего лишь железо…
— Ты смотрел в зеркало? — не унималась Рия. — На тебе лица нет! Сколько ты спал за эти два дня?
— Ну… Я спал. Это помню точно, — Альбрехт оглядел трибуны рассеянным взглядом и слабо улыбнулся. — К тому же, погляди, сколько глаз будут смотреть на меня.
— Он же убьёт тебя! — девушка прижала ладони ко рту, словно испугавшись произнесённых слов.
— Даже подойти не успеет. Поверь, Рия, я знаю, на что иду.
Тем временем двое стражников подвели к подножью королевской ложи алхимика Карла. Его руки были скованы кандалами, а голова опущена. Порыв холодного ветра всколыхнул алые знамёна, и девушка плотнее запахнула накидку.