Том 4. Классические розы

Северянин Игорь Васильевич

1926

Блок

Красив, как Демон Врубеля для женщин, Он лебедем казался, чье перо Белей, чем облако и серебро, Чей стан дружил, как то ни странно, с френчем… Благожелательный к меньшим и меньшим, Дерзал — поэтно видеть в зле добро. Взлетел. Срывался. В дебрях мысли брел. Любил Любовь и Смерть, двумя увенчан. Он тщетно на земле любви искал: Ее здесь нет. Когда же свой оскал Явила Смерть, он понял: — Незнакомка… У рая слышен легкий хруст шагов: Подходит

Блок. С ним — от его стихов Лучащаяся — странничья котомка…

1925

Бодлер

В туфле ли маленькой — «Les fleurs du mal», [9] В большом ли сердце — те же результаты: Не злом, а добродетелью объяты Земнившие небесную эмаль. В днях юности — семи грехов скрижаль И одуряющие ароматы. Благочестивые придут закаты, И целомудрия до боли жаль. Ты в комнаты вечерний впустишь воздух, О ледяных задумаешься звездах, Утончишь слух, найдешь для тела тишь. И выпрыгнут обиженно в окошки Грехом наэлектриченные кошки, Лишь пса раскаянья ты присвистишь.

9

«Цветы зла» (фр.)

1926

Боратынский

Ложь радостей и непреложье зол Наскучили взиравшему в сторонке На жизнь земли и наложили пленки На ясный взор, что к небу он возвел. Душой метнулся к северу орел, Где вздох крылатый теплится в ребенке, Где влажный бог вкушает воздух тонкий, И речи водопада внемлет дол. Разочарованному обольщенья Дней прежних не дадут отдохновенья И горького не усладят питья. С оливой мира смерть, а не с косою. Так! в небе не смутит его земное, Он землю отбывал без бытия…

1926

Брюсов

Его воспламенял призывный клич, Кто б ни кричал — новатор или Батый… Не медля честолюбец суховатый, Приемля бунт, спешил его постичь. Взносился грозный над рутиной бич В руке самоуверенно зажатой, Оплачивал новинку щедрой платой По-европейски скроенный москвич. Родясь дельцом и стать сумев поэтом, Как часто голос свой срывал фальцетом, В ненасытимой страсти все губя! Всю жизнь мечтая о себе, чугунном, Готовый песни петь грядущих гуннам, Не пощадил он — прежде всех — себя…

1926

Поль Бурже

Как должного ему я не воздам, Как я пройду своей душою мимо Того, кем нежно, бережно хранима Благая сущность девствуюших дам? Сквернит мужская черствость часто храм Душ, на земле взыскавших серафима, Есть тонкий аромат в удушье дыма Так называемых «мещанских» драм. Как будто обыватель без души?… И как его ты, критик, ни круши, Блажен, в душе найти сумевший душу. И если, кончив том, вздохнешь: «Уже?…» Я думаю, я правды не нарушу, Признав твой возглас честью для Бурже!

1925

Бунин

В

его стихах — веселая капель, Откосы гор, блестящие слюдою, И спетая березой молодою Песнь солнышку. И вешних вод купель. Прозрачен стих, как северный апрель. То он бежит проточною водою, То теплится студеною звездою, В нем есть какой-то бодрый, трезвый хмель. Уют усадеб в пору листопада. Благая одиночества отрада. Ружье. Собака. Серая Ока. Душа и воздух скованы в кристалле. Камин. Вино. Перо из мягкой стали. По отчужденной женщине тоска.

1925

Белый

В пути поэзии, — как бог, простой И романтичный снова в очень близком, — Он высится не то что обелиском, А рядовой коломенской верстой. В заумной глубине своей пустой — Он в сплине философии английском, Дивящий якобы цветущим риском, По существу, бесплодный сухостой… Безумствующий умник ли он или Глупец, что даже умничать не в силе — Вопрос, где нерассеянная мгла. Но куклу заводную в амбразуре Не оживит ни золото лазури, Ни переплеск пенснэйного стекла…

1926

Вербицкая

К ней свысока относится Парнас, Ее поставив вне литературы: Ах, Искренность! твоей фюрирутуры Хрусталинки на крыльях — бред для нас… Парнасу вторит Критика: «Она Способна развратить, всмотритесь в туры Ее идей…» И вот для креатуры Читательской она, как грех, нужна… Но несмотря на все ее бессилье (Верней — благодаря ему!), обилье Поклонников — печалящий симптом: Находит в ней охотник за бациллой Разврата то, роднящее с гориллой, Чего она не вкладывала в том…

1926

Верди

Поют на маскированном балу Сердца красавиц, склонные к измене. А преданный сердцам певучий гений Подслушивает их, таясь в углу. О сквозь столетья розовую мглу, Впитав исполненную наслаждений Песнь их сердец, пред нами будит тени Мелодий, превратившихся в золу… Пусть эта песнь в огне своем истлела! Ренато, Риголетто и Отелло, Эрнани, Амонасро и Фальстаф, Перепылав, все растворилось в тверди, Взнесенные в нее крылами Верди, Нас и золою греть не перестав.

1926

Верлен

Абсент, питавший грубость апаша, В нем ласковые пробуждал оттенки. Телесные изничтожала стенки Полетом опьяненная душа. Он, глубь души вином опустоша, Уподоблял себя демимонддэнке, Кого врач Ужас выбрал в пациентки, И умерщвлял с улыбкой, не спеша. Он веет музыкальною вуалью, Он грезит идеальною печалью, В нем бирюзового тумана плен. В утонченностях непереводимый, Ни в чем глубинный, в чуждости родимый. Ни в ком неповторимый Поль Верлен.