Том 4. Классические розы

Северянин Игорь Васильевич

8

Любимая! самая первая! Дыханье сосновых смол!.. Была не всегда жизнь стервою — Твердит мне твое письмо, Летящее в дни июльские, Пятнадцать веков спустя (Не лет, а веков, дитя!) Чтоб дни свои эсто-мулльские Я прожил, о сне грустя…

9

Пустяк, ничего не значащий, Значенья полн иногда, — И вот я, бесслезно плачущий, Былые воздвиг года. Лета вы мои весенние, — На яхточке пикники, Шуршащие тростники, — Примите благоговение Дрожащей моей руки.

10

Рука,

слегка оробелая… Былого святая сень… Сирень расцветала белая, Фиолевая сирень! Как трогательны три вареничка, И яхточка, и вуаль, И мокрая эта шаль, И ты, дорогая Женичка, Чье сердце — моя скрижаль!

1922 г.

Апофеоз

Моя литавровая книга — Я вижу — близится к концу. Я отразил культуры иго, Природу подведя к венцу. Сверкают солнечные строфы, Гремят их звонкие лучи. Все ближе крест моей Голгофы И все теснее палачи… Но прежде, чем я перестану На этом свете быть собой, Я славить солнце не устану И неба купол голубой! Я жажду, чтоб свершали туры Созвездья бурно над землей. Я жажду гибели культуры Ненужной, ложной и гнилой! Я жажду вечного зеленца, Струящего свой аромат. Они звенят, литавры солнца! Они звенят! Они звенят! И в этом звоне, в этом громе, И в этой музыке лучей Я чувствую, как в каждом доме Живой сверкает горячей!

1923 г.

Медальоны

Сонеты и вариации о поэтах, писателях и композиторах

Андреев

Предчувствовать грядущую беду На всей земле и за ее пределом Вечерним сердцем в страхе омертвелом Ему ссудила жизнь в его звезду. Он знал, что Космос к грозному суду Всех призовет, и, скорбь приняв всем телом, Он кару зрил над грешным миром, целом Разбитостью своей, твердя: «Я жду». Он скорбно знал, что в жизни человечьей Проводит Некто в сером план увечий, И многое еще он скорбно знал, Когда, мешая выполненью плана, В волнах грохочущего океана На мачту поднял бедствия сигнал.

1926

Апухтин

Вы помните ли полуанекдот, Своей ничтожностью звучащий мило, Как девочка у матери спросила, Смотря на вздутый недугом живот: «Он настоящий дядя или вот, Нарочно так?» — Мы, посмотрев уныло, — По-девочкину, на его чернила, Вопрос предложим вкусу самый тот… Из деликатности вкус не ответит. Но вы — вы, подрастающие дети, Поймете, верю, чутче и живей Красноречивое его молчанье. Тебе ж, певец, скажу я в оправданье: — Ты был достоин публики своей.

1926

Арцыбашев

Великих мало в нашей жизни дней, Но жизнь его — день славный в жизни нашей. Вам, детки, солидарные с папашей, Да будет с каждым новым днем стыдней. Жизнь наша — бред. Что Санин перед ней? — Невинный отрок, всех вас вместе краше! Ведь не порок прославил Арцыбашев, — Лишь искренность, которой нет родней. Людей им следовать не приглашая, Живописал художник, чья большая, — Чета не вашим маленьким, — коря Вас

безукорно, нежно сострадая, Душа благоуханно-молодая Умучена законом дикаря.

1927

Ахматова

Послушница обители Любви Молитвенно перебирает четки. Осенней ясностью в ней чувства четки. Удел — до святости непоправим. Он, Найденный, как сердцем ни зови, Не будет с ней в своей гордыне кроткий И гордый в кротости, уплывший в лодке Рекой из собственной ее крови. Уж вечер. Белая взлетает стая. У белых стен скорбит она, простая. Кровь капает, как розы, изо рта. Уже осталось крови в ней немного, Но ей не жаль ее во имя Бога; Ведь розы крови — розы для креста…

1925

Байрон

Не только тех он понял сущность стран, Где он искал — вселенец — Человека, Не только своего не принял века, — Всех, — требовательный, как Дон-Жуан. Британец, сам клеймящий англичан, За грека биться, презирая грека, Решил, поняв, что наилучший лекарь От жизни — смерть, и стал на грани ран. Среди аристократок и торговок Искал внутри хорошеньких головок Того, что делает людей людьми. Но женщины для песнопевца воли Объединились вплоть до Гвиччиоли В угрозу леди Лэмб: «Remember me». [8]

8

Помни меня (англ.)

1927

Бальзак

В пронизывающие холода Людских сердец и снежных зим суровых Мы ищем согревающих, здоровых Старинных книг, кончая день труда. У камелька, оттаяв ото льда, Мы видим женщин, жизнь отдать готовых За сон любви, и, сравнивая новых С ушедшими, все ищем их следа. Невероятных призраков не счесть… Но «вероятная невероятность» есть В глубинных книгах легкого француза, Чей ласков дар, как вкрадчивый Барзак, И это имя — Оноре Бальзак — Напоминанье нежного союза…

1925

Бетховен

Невоплощаемую воплотив В серебряно-лунящихся сонатах, Ты, одинокий, в непомерных тратах Души, предвечный отыскал мотив. И потому всегда ты будешь жив, Окаменев в вспененностях девятых, Как памятник воистину крылатых, Чей дух — неумысляемый порыв. Создатель Эгмонта и Леоноры, Теперь тебя, свои покинув норы, Готова славить даже Суета, На светоч твой вперив слепые очи, С тобой весь мир. В ответ на эту почесть — Твоя презрительная глухота.

1927

Бизе

Искателям жемчужин здесь простор: Ведь что ни такт — троякий цвет жемчужин. То розовым мой слух обезоружен, То черный власть над слухом распростер. То серым, что пронзительно остер, Растроган слух и сладко онедужен, Он греет нас, и потому нам нужен, Таланта ветром взбодренный костер. Был день — толпа шипела и свистала. Стал день — влекла гранит для пьедестала. Что автору до этих перемен! Я верю в день, всех бывших мне дороже, Когда сердца вселенской молодежи Прельстит тысячелетняя Кармен!