Том 4. Классические розы

Северянин Игорь Васильевич

4 октября 1928

В пустые дни

Бывает: сразу станут дни пусты. Рьянь стихнет в них. Я складываю книжки И тридцать верст иду без передышки В свой девичий озерный монастырь. Идти лесными тропами легко, Бесчисленные обходить озера, Идти не очень тихо и не скоро, Дышать сосной и влагой глубоко. Со мною только удочка моя — Дороже всех услад земных тростинка. Об Аглавене грежу Метэрлинка И мучаюсь о Селизете я… К закату возникает монастырь. Мне шлют привет колокола вечерни. Все безнадежнее и все безмерней Я чувствую, как дни мои пусты…

1928

Вода примиряющая

Сам от себя — в былые дни позера, Любившего

услад душевных хмель — Я ухожу раз в месяц на озера, Туда, туда — за тридевять земель… Почти непроходимое болото. Гнилая гать. И вдруг — гористый бор, Где сосны — мачты будущего флота — Одеты в несменяемый убор. А впереди, направо, влево, сзади, Куда ни взглянешь, ни шагнешь куда, Трав водяных взлохмаченные пряди И все вода, вода, вода, вода… Как я люблю ее, всегда сырую, И нежную, и емкую, как сон… Хрустальные благословляю струи: Я, ими углубленный, вознесен. Люблю сидеть над озером часами, Следя за ворожащим поплавком, За опрокинутыми вглубь лесами И кувыркающимся ветерком… Как солнышко, сверкает красноперка, Уловлена на острие крючка. Трепещущая серебрится горка Плотвы на ветхом днище челнока. Под хлюпанье играющей лещихи, Что плещется, кусая корни трав, Мои мечты благочестиво тихи, Из городских изъятые оправ… Так как же мне от горя и позора К ненужью вынуждающей нужды Не уходить на отдых на озера К смиренью примиряющей воды?…

1926, сентябрь

Лесные озера

За пустынною станцией Орро, От морской теплоты в стороне, Шелестят шелковисто озера О разверенной старине… К ним лесные приводят канавы, Тропки вьются, вползая в бурьян. Все в слепнях мечевидные травы. В медуницах цветет валерьян. Скрылось первое озеро в желтый Длинностебельный лильчатый шарф, Что при солнце слепительно золот: Это — тинистое Пиен-Ярв. А за ним — удаленное к югу, Растворенное в голубизне, Голубому подобное лугу, — Дремлет Изана-Ярв в полусне. Мы идем, как лунатики, в чарах, Отдаляясь от моря и рек. Нас приветствует, все в ненюфарах, Сонно-нежное озеро Рэк. Под сосновою скользкой горою, Жуть в глубины бездонные влив, В час рассвета и лунной порою Угрожающе озеро Лийв. Салютуя удилищем влаге, Мы идем к благодати полян, Где береза сквозистые флаги Наклоняет над озером Пан. Но вся песня была бы бестактна, Если б этой, последней из строф Я не отдал для озера Акна, Украшенья эстийских лесов.

1926, август

Моя удочка

Эта удочка мюнхенского производства, Неизменная спутница жизни моей, Отвлекает умело меня от уродства Исторических — и истерических! — дней. Эта палочка тоненькая, как тростинка, Невесомая, гибкая, точно мечта, Точно девушка, — уж непременно блондинка, — Восхитительные мне открыла места. Нежно взяв ее в руки и мягко лаская, Как возлюбленную, я иду с ней в леса, Где не встретится нам эта нечисть людская, Где в озерах поблескивают небеса. Мы идем с нею долго — с утра до заката — По тропинкам, что трудный соткали узор. Нам встречается лишь лесниковая хата, Но зато нам встречается много озер! И на каждом из них, в мелочах нам знакомом, Мы безмолвный устраивать любим привал. Каждый куст служит нам упоительным домом, Что блаженство бездомному мне даровал. Наклонясь над водой и любуясь собою В отразивших небес бирюзу зеркалах, Смотрит долго подруга моя в голубое, Любопытство в тигровых будя окунях. И маня их своим грустно-хрупким нагибом, Привлекает на скрытый червями крючок, Чисто женским коварством доверчивым рыбам Дав лукавый, — что делать: смертельный, — урок. Уловив окунька, выпрямляется тотчас И, свой стан изогнув, легкий свист торжества Издавая, бросает, довольная очень, Мне добычу, лицо мне обрызгав едва… Так подруга моя мне дает пропитанье, Увлекает в природу, дарует мечты. Оттого-то

и любы мне с нею скитанья — С деревянной служительницей Красоты!

1927

У лесника

Мы ловили весь день окуней на лесистых озерах От зари до зари. Село солнце. Поднялся туман. Утомились глаза, поплавки возникали в которых На пути к леснику, чью избушку окутала тьма. Закипал самовар. Тени мягкие лампа бросала. Сколько лет старику? Вероятно, не меньше чем сто. Яйца, рыба, и хлеб, и кусочки холодного сала Были выставлены на — приманчивый к вечеру — стол. И зашел разговор, разумеется, начатый с рыбы, Перешедший затем на людей и на их города. И когда перед сном мы, вставая, сказали спасибо, О нелепости города каждый посильно страдал: Ведь не явный ли вздор — запереться по душным квартирам, Что к ненужным для жизни открытьям людей привели? Этот старый лесник, говоривший о глупости мира, В возмущенье своем был евангельски прост и велик.

1927

В забытьи

В белой лодке с синими бортами, В забытьи чарующих озер, Я весь день наедине с мечтами, Неуловленной строфой пронзен. Поплавок, готовый кануть в воду, Надо мной часами ворожит. Ах, чего бы только я не отдал, Чтобы так текла и дальше жизнь! Чтобы загорались вновь и гасли Краски в небе, строфы — в голове… Говоря по совести, я счастлив, Как изверившийся человек. Я постиг тщету за эти годы. Что осталось, знать желаешь ты? Поплавок, готовый кануть в воду, И стихи — в бездонность пустоты… Ничего здесь никому не нужно, Потому что ничего и нет В жизни, перед смертью безоружной, Протекающей как бы во сне…

1926

В часы росы

Засмотревшись в прохладную прозелень Ключевой и бездонной воды, Различаешь, как водит по озеру Окуней в час росы поводырь… И когда пук червей в глубь посыпался, Наблюдаешь, с нажимом в бровях, Как коленчатого схватят выползня — Извивавшегося червя… И тогда уж, не чувствуя лодочки Под собой, ни себя, ничего — Снарядив невесомые удочки, Воплощаешься в свой поплавок…

1926

В гичке

Речка, от ветра рябая, Качкою гичке грозит. Гичка моя голубая Быстро по речке скользит. Вдоль уводящих извилин Встал увлекающий лес. Весело, как в водевиле, Плыть по воде на Земле. В озеро к ночи въезжая — В глаз голубой Божества, — Шепчешь: Земля — не чужая: Здесь я и раньше бывал… Все мне знакомо земное В дымке особой земной: Озеро ли голубое, Взгляд ли очей голубой, Лодочка ли голубая, Голубь ли в голубизне Неба, где грусть колебала Душу и мертвый грустнел…

1927

Изольда изо льда

Этот лес совсем по Мейерхольду Ставила природа, и когда Я войду в него, свою Изольду Встречу в нем — Изольду изо льда… Взгляд ее студеный смотрит зорко Сквозь обставшие ее леса. Блестко выхрусталено озерко, И на нем заката полоса. Создал чей резец мою снегурку, Девственную женщину мою? В Сивку-Бурку — вещую Каурку Превращу покорную скамью… И взлетя на ней победолетно, Вскрою вены — кровью станет лед, Голубой снегурки лед бесплотный, Чтобы он воспринял кровь и плоть!

1929

Слезы мертвых ночей

Однажды осенью, совсем монастырскою осенью, Когда в грустнеющей и шепотной просини вод Успокоение, плыла Она в лодке по озеру, Был день Успения и нежное в нем торжество… О, слезы женские! Все озеро вами наструено. Из глаз монашеских накаплено до берегов. Оно наслезено, — в нем просто воды нет ни дюйма. Оно наплакано монахинями глубоко. И этой девушкой, что плавала грустно по озеру, Весло опущено не в воду, а в слезы всех тех, Кто жизнь оплакивал всю жизнь — и весною, и осенью, — Кто в ночи мертвые о грешной вздыхал суете…