Трапеция
Шрифт:
очень счастлива. И Люсия тоже. Пожалуйста, cara, иди в постель.
Люсия положила ладонь на ссохшееся запястье старушки, но та отдернула руку.
– Нет, Карла! – сурово заявила она. – Говорю же тебе… non m’inganni… для этого
Люсия слишком походит на меня. Говорю тебе, дитя несчастно, несчастно, она не
может оставаться здесь со мной и сидеть с ребенком, когда сердце ее с другими.
В наши дни было иначе! Девушки возвращались на работу через месяц после
родов,
если снова будет настаивать…
– Прекрати! – вскрикнула Люсия. – Перестань! Закрой рот… Закрой рот и оставь
меня в покое! Пошла к черту, старая ведьма!
Томми выдохнул. Он никогда не слышал, чтобы старушке возражали. Как не
слышал, чтобы тихий голос Люсии взвивался в крике. С неожиданным гневом
Люсия обернулась к Томми.
– Уходи, – прошипела она сквозь зубы. – Убирайся! Иди наверх! Я сама разберусь!
Затем она с усилием разжала кулаки, медленно втянула воздух и облизнула
губы.
– Прости. Я устала. Иногда все это действует мне на нервы.
И хотя улыбка ее была доброй, Томми снова заметил морщины, прорезавшие ее
лицо. Разворачиваясь уходить, он увидел, как Люсия, подав старушке руку, осторожно идет к дверям, и удивился ее самоконтролю.
Медленно поднявшись по лестнице спящего дома, Томми закрыл за собой дверь
и попытался вспомнить прошедший день. Но увидел лишь умирающее пламя на
горизонте, уходящий сон и безнадежную тоску в усталых глазах Марио.
ГЛАВА 12
Март подходил к концу, дом Сантелли стоял пустой и тихий. Ежедневная рутина
уже не отнимала столько времени, номер был готов, тренировки превратились в
беглые прогоны.
Томми начал чувствовать странное беспокойство, хотя уже отточил все простые
трюки, которые ему позволили делать в этом году, и мог бы последовать примеру
остальных – отдыхать и наслаждаться весенним солнцем. Недалек был час, когда артисты отправятся на зимнюю стоянку и проведут там около недели – в
лихорадочной суете постановки номеров, генеральных репетиций и выборе
прочих своих обязанностей.
Безделье утомляло все больше. В школе Томми был одиночкой, белой вороной, тенью среди других учеников. Он отвечал в классе, готовил домашние задания и
даже порой задерживался выпить колы и полистать журналы с
одноклассниками. И все же его преследовало ощущение нереальности. Иногда
на ум приходил старый вопрос из раннего детства: выключают ли на зиму и
зрителей? Ответ наверняка был положительный, потому что, находясь
остальных, Томми чувствовал, будто вокруг пусто. Более того, его самого тоже не
было. Осталось лишь одно место, где он существовал по-настоящему, – зал.
Только здесь Томми знал, кто он и что делает, и работал до изнеможения. В
конце концов даже перфекционист Марио резко спросил, что именно в слове
«хватит» ему непонятно.
Весенние дни летели прочь с календаря, внутреннее напряжение нарастало.
Томми скучал по Джонни с его громким голосом и неувядаемым жизнелюбием, скучал по Стелле, скучал даже по Лисс и ее шумному ребенку. И когда мальчику
казалось уже, что он взорвется, если останется в неподвижности, он
отправлялся вниз и выплескивал энергию на трамплине, яростно повторяя
старые упражнения.
Однажды Люсия позвала его в швейную мастерскую, обмерила и показала
наброски костюма. Томми всю жизнь носил затейливые наряды и всегда любил с
ними возиться, но костюм для его первого сезона в качестве воздушного
гимнаста был все-таки особенным.
В номере Сантелли главный артист традиционно носил золотое. Долгие годы
этой прерогативой владел Папаша Тони, но в последний год в центр решили
поставить Марио и обрядить в золотое его: золотые трико, золотой верх, золотые блестки. Однако Люсия, поглядев на Марио и Томми во время трюка на
двойной трапеции, настаивала на том, чтобы одеть обоих одинаково. Спор
длился почти неделю, а потом Анжело удивил Папашу Тони, серьезно обидел
Люсию и поразил всех остальных, когда за обедом поднял голову и устало
проговорил:
– У меня эти препирательства уже в печенках сидят. Да какая, в конце концов, разница! Давайте забудем о золотом и подберем что-нибудь еще. Меня уже
тошнит от этого зелено-золотого. Летаем, как стая проклятых попугаев!
Барбара, хихикнув, прикрылась салфеткой.
– Сантелли всегда носили зеленое и золотое, – заспорила Люсия.
– Дорогая Лулу, я это знаю, – Анжело отложил вилку. – Я в номере много лет и
при этом не являюсь не слепым, не – увы! – глухим. Я уже неделю слушаю вашу
грызню и…
– Анжело, если тебе не нравятся мои костюмы…
– Лу, черт возьми…
– И не чертыхайся на меня!
– Люсия, Люсия… – исторгнутый Анжело вздох шел, казалось, из самых глубин
его существа. – Я никогда этого не говорил. Просто все эти споры чертовски…
прошу прощения… абсолютно бессмысленны, и вы знаете это не хуже, чем я.
Возможно, нам стоило бы менять цвета каждый год. Но мы никогда так не