Три Нити
Шрифт:
Слегка помедлив, та открылась — и в глаза мне плеснуло солнце. Его свет был алым, как вода в ключах, прошедших сквозь залежи железа и охры на пути к поверхности. Из глубины покоев донеслось короткое восклицание, что-то вроде «И-ии!». Наверное, на языке богов это что-то да означало; по крайней мере, Сиа нетерпеливо вздохнул и подпер бока кулаками. Но долго ждать не пришлось: через мгновение на пороге появилась сама Палден Лхамо! Ее длинная тень коснулась меня — легонько, будто опустившаяся на нос муха, — но я тут же поджал хвост и спрятался за штаниной лекаря.
Правда, богиня выглядела не такой пугающей, как в моих воспоминаниях. На шее у нее не было костяных бус, а в лапах — волшебной булавы; радужки не пылали раскаленными углями. Они походили, скорее, на двойной нимб Одсер Чен-мана[10] — светло-серые
— Идем, — сказала Палден Лхамо уже на нашем языке, стягивая мокрую тряпицу; Сиа молча кивнул. Втроем мы зашли внутрь ближайшего столпа, соединяющего уровни дворца, и серебристый диск увлек нас вниз. Сначала мимо проплыли верхушки росших в срединном саду деревьев, затем — согнувшиеся под тяжестью плодов нижние ветки и пышные подушки гла цхер; наконец, пронеслись мимо черный ковер пшеницы и слой жирной земли под ней — и я впервые попал на нижний уровень Когтя.
Сперва мы оказались в тесной и темной комнате, где ничего толком нельзя было разглядеть; но отсюда открывался проход в длинный коридор, пересекавший дворец насквозь, с севера на юг. Его стены здесь были сложены как бы из сот, заполненных полупрозрачным, стеклянистым веществом, за толщей которого, слева и справа от меня, под подошвами туфель и даже над головой, копошилась странная и кипучая жизнь. Это было похоже на потревоженное гнездо ос, или на царство лишайников и светящихся гнилушек, или на только что распоротые и еще трепещущие потроха. Сквозь полумрак во все стороны тянулись толстые трубы с белесым соком; в воздухе подрагивали паутины из пестрых нитей — серебряных, розовых, черных, сплетающихся в узлы размером с горшок для масла. Далекие стены усеивали наросты, похожие не то на бочки, не то на какие-то чудные, пузатые плоды. Их бока усеивали глубокие дыры; одни были пусты, а в других блестело что-то жирное, округлое, напоминающее личинки весенних жуков. Все вокруг вздыхало, сжималось и снова расправлялось, раздувалось и опадало, пузырилось и бродило — почти в полной тишине; стены коридора не пропускали ни звука, но сам камень, окружающий дворец, гудел от напряжения.
Боги направились к двери в южном конце коридора. Оторвавшись от разглядывания внутренностей месектет, я поспешил следом — и оказался в удивительном месте. Здесь было очень холодно. Из пасти сразу же повалил пар, а под лапами захрустел ковер инея, пушистого, как пучки сосновых игл или венчики кхур-мона; однако же, повсюду плавал густой, летний запах пересохших озер и гниющих на солнце водорослей. Потолочные лампы не горели — только мигали вдалеке тусклые красные искры, похожие на глаза ночных птиц. Но даже в этой, почти кромешной, темноте выделялись чернотою десятки каменных столбов, широких у основания и сужающихся к далекой вершине.
— Я покажу, куда идти, — сказала Палден Лхамо, но Сиа отрицательно мотнул головой, остановился у одного из столбов и ткнул пальцем в его гладкую поверхность. Та пошла кругами и через мгновение расцветилась хитрой вязью линий. Сиа пошевелил губами, вчитываясь в нее, и только покончив с этим, двинулся во мглу. А я побежал за лекарем; сначала меня подгонял мороз — пальцы совсем закоченели в тонких тряпичных туфлях, — а потом и страх.
И вот что испугало меня: за мощными спинами столбов прятались десятки прозрачных кристаллов — ваджр[11], каждый не меньше десяти локтей в высоту и пяти — в ширину. Они громоздились друг на друга, как чешуйки на змеиной коже или лепестки в тугом бутоне; одни испускали слабое свечение, иные казались потухшими. Эти заросли драгоценностей были бы весьма красивы, если бы внутри не виднелись тела спящих — или мертвых? — богов. Уродливые кожистые лица проступали из зеленоватой глубины; на рты и носы лха были натянуты маски, похожие на изогнутые клювы; короткие гривы прикрывали шапки из гладкой ткани, лишенной швов. У основания кристаллов кто-то вырезал знаки, обведенные как бы веревочным узлом — так боги
Один тревожно мерцал; кажется, к нему-то мы и шли. Приблизившись, Сиа произнес что-то на языке богов — и драгоценность сама опустилась вниз, замерев на расстоянии четырех локтей от пола. Ее основание отделилось от стены, приподнимаемое гибким серебряным стеблем, так что она превратилась в подобие висящей в воздухе постели. Палден Лхамо коснулась стеклянистой поверхности, и вещество начало таять, испуская туман и густой запах водорослей; но при том ни капли воды не упало на пол.
Наружу проступило тело — блестящее, точно натертое маслом. Я подумал сперва, что бог был совершенно обнаженным, но потом разглядел широкие белые ленты, обматывающие его плечи, живот, лапы и промежность. Точнее, ее — потому что это была женщина. Бедра у нее были чуть шире, чем у здешних мужчин, но все равно не слишком приспособлены для деторождения; между маленьких, туго перепеленатых грудей лежал не то камень, не то орех размером с мизинец. Когда Палден Лхамо сняла маску с ее лица, губы спящей разошлись, как половинки перезревшей сливы, — но я не услышал дыхания. Сиа порылся в холщовой сумке и вытащил наружу какую-то изогнутую палку с позолоченной ложечкой на конце. Вложив ее в рот женщины, он подождал несколько мгновений, а затем поднес рукоять инструмента вплотную к глазам.
— Не может быть все в порядке, — отрезал старик и снова потянулся за сумкой. Но Палден Лхамо остановила его, положив ладонь на предплечье, и сказала что-то на своем языке. Сиа отвечал; хотя я и различил пару-ройку знакомых слов — «жизнь», «сон», «Кекуит», — боги говорили слишком быстро для моего разумения. Ясно было одно — лекарь недоволен; его голос дрожал и прерывался от гнева. Лхамо, напротив, оставалась спокойна и втолковывала ему что-то, как неразумному дитяти. Наконец Сиа сдался.
— Раз я ничего не могу сделать, я ухожу, — сказал он, засунул лапы в рукава и пошагал прочь; я уже собирался кинуться следом, но лекарь прикрикнул на меня. — А ты оставайся здесь! Таскаешься за мной, как тень…
— Останься. Будешь подавать мне полотенца, — вдруг обратилась ко мне богиня — впервые за все время моей жизни в Когте! Тут уж ничего нельзя было поделать. Сиа скрылся за одним из черных столбов, а я остался в темноте, вместе с Палден Лхамо.
Правда, мое присутствие ее мало заботило: взгляд богини не отрывался от спящей женщины. Драгоценность растаяла, оплавилась вокруг нее, как лед вокруг нагретого солнцем камня; голая кожа напоминала цветом дождевого червя или личинку весеннего жука, — в общем, тех тварей, что прячутся в глубинах земли от солнца. Было в спящей что-то неправильное, даже пугающее; но мне пришлось долго присматриваться, прежде чем я понял, в чем дело. Ее лицо и ладони распухли, как у утопленника: ни одной морщинки не осталось у глаз или губ; щеки, казалось, вот-вот треснут от напряжения и засочатся перебродившим соком. Сосуды на запястьях и на висках налились синевой; на них-то и опустила пальцы белая богиня — и те вздрогнули, зашевелились, выпуская во все стороны ветвистые отростки.
— Дай полотенце, — приказала Лхамо; я трясущимися лапами протянул ей сложенный кусок хлопка. Богиня отступила на шаг от драгоценности и медленно отерла ладони; затем снова подошла и ткнула большим пальцем в лоб женщины, — прямо как целитель, при помощи игл меняющий движения потоков ветра, желчи и слизи. И тут я наконец догадался:
— Она больна?
— Ее тело в порядке. Но душе нужен отдых.
— Но она ведь и так уже спит?..
Вместо ответа Лхамо опять склонилась над женщиной, изучая перемещения прожилок под туго натянутой кожей. Затем она дважды ударила пяткой по полу; из того вытянулось что-то вроде приступки.
— Залезай.
Я повиновался. Теперь плоское ложе со спящей оказалось на уровне моей груди.
— Придержи голову, пока я снимаю бинты, — велела богиня, приподнимая выпуклый череп женщины; я осторожно принял его в лапы и попытался почувствовать приличествующее моменту благоговение. Но затылок был липким, будто свежеснесенное яйцо, и от кожи так тошнотворно пахло водорослями, что я не удержался и поморщился. Это не укрылось от Палден Лхамо.
— Если хочешь, можешь уйти.
— Ты… не гневаешься на меня?