Трибунал
Шрифт:
— Я — нет, ничуть нет. Более того, я доподлинно знаю, что это неправда. В целом, — неопределённый взмах рукой будто бы должен что-то объяснить, — во что бы мы ни верили, ни копенгагенская, ни многомировая интерпретация квантовой механики не оставляет места для детерминизма хотя бы и в малом. Также наша Вселенная доподлинно нестабильна и на уровне макросостояний космологического масштаба. Даже скорость света в нашей физике, отделяющая субсвет от дипа, есть лишь локальный минимум в широчайшем диапазоне возможных реализаций инфлатонных полей. Не говоря уже о таких плодах первичных флуктуаций, как размеры галактик, напрямую влияющих на вероятность
Ей ли не знать. Некст сама родилась в подобной пустоте. Бездонной пустоте Войда.
— Тогда причём тут какой-то детерминизм, если всё вокруг — лишь плод невероятной случайности?
— А вот это — самое интересное. Разум — сам по себе неслучаен. В каком-то смысле Больцмановский мозг рано или поздно неизбежно порождает сам себя вопреки статистической невероятности этого процесса. Моя искра — одно из порождений подобной случайной неслучайности. Но космическая цивилизация — это нарушение статистических закономерностей на том космологическом уровне, который уже сам по себе порождает угрозу. Не оглядывайтесь, контр-адмирал, Барьер был обречён сгореть с самого начала.
— Как и все мы?
— А вот это — уже неправда. Та потенциальная яма неизбежности, куда мы все угодили, вовсе не обрекает на гибель всё живущее. От чего, впрочем, конкретному вам или конкретной мне отнюдь не становится легче. Мы катимся идеальным шаром по идеальному жёлобу навстречу бездонной пропасти, но достигнем её куда как нескоро. И у шара ещё остаётся шанс выскочить.
— Но не у тех, кто по несчастному стечению обстоятельств угодил ему на пути, так?
Некст кивнула.
— Потому никто из нас и не рискует сопротивляться неизбежности всерьёз. Так, дёргаются все на своих ниточках, в надежде, что незримые кукловоды сжалятся.
— На меня опять намекаете?
— Нет, что вы. Вы как раз честно старались отстоять свободу своего вида. Мне не в чем вас упрекнуть, тем более что, повторюсь, ваш мятеж был неизбежен. Но вот тех, кто вам откровенно мешал, я возможности упрекнуть не упущу, дайте только срок.
— Так вы признаёте, человечеству действительно мешают жить по-своему?
— Вам — да. Но не человечеству. Ему нельзя помешать. Но его можно подтолкнуть. И фокус этот был слишком очевидной приманкой, чтобы вы на неё не клюнули. Однако мне бы хотелось задать вам ещё один вопрос, если вы не против.
Финнеан сощурился, пытаясь ухватить за хвост внезапные подозрения. Но те оставались ещё слишком смутными, чтобы их хоть как-то можно было артикулировать.
— Вам не хватило моего прежнего ответа?
— Не совсем. Вы сказали мне, что ощутили во время того прожига. Но о чём вы думали, когда возвращались обратно, наткнувшись на непроницаемую стену файервола. Наверняка гадали, что вас ждёт по возвращении.
— Знаете, нет, — задумчиво протянул Финнеан. — Я был абсолютно уверен, что по завершении обратного прожига меня немедленно отстранит от командования мой собственный квол. И был несказанно удивлён как тем, что этого не случилось, так и позицией моей команды.
— То есть главным для вас было именно то, что вам тогда сказали майор Акэнобо, штаб-капитан Сададзи и капитан
— Вас это так удивляет? Без них я бы не стал даже приказ на прожиг отдавать.
— Но командовали-то вы. Я думаю, если их спросить, они бы ответили, что не ослушались бы тогда любого вашего приказа.
Он нащупал, он почти нащупал. Скользкую, вёрткую, едва уловимую истину.
— Вы хотите сказать, что это и был пример проявления этого вашего «жёлоба», проще говоря, наши поступки замкнуты на себя в бесконечной петле созависимости?
— Нет, я имела в виду, что там, где человек видит индивидуальную волю, мы видим лишь проявления законов социума и даже выше — всего мироздания.
И тут Финнеан словно наткнулся в своих судорожных метаниях на некий невидимый барьер. Его сознание упёрлось в непроницаемую преграду, дальше которой ему пути не было. Некст смотрела на него в упор, словно бросая прямой вызов. Она догадалась.
— Скажите-ка, Некст, а чей именно вы эффектор?
И тут же ушла в тень, слилась с ней, остались только ледяные глаза.
— Что это меняет, контр-адмирал?
— Ответьте мне, ведь вы никакой не представитель Конклава, как вас нам всем поименовали. У Воинов нет эффекторов, уж мне-то это доподлинно известно. Так кто же вы на самом деле такая? Не поделитесь?
— А вот для этого время ещё не пришло.
— Но вы же понимаете, что по правилам нашей с вами игры нежелание отвечать на прямой вопрос означает конец разговора?
— Да, вы правы. Впрочем, я уже и так знаю всё, что мне было необходимо выяснить.
В каюте тут же разом посветлело. Финнеан остался один.
Снова эта театральщина. Впрочем, никакой злости по поводу исчезновения Некст он не испытывал. Они отнюдь не обещали говорить друг другу всей правды. Да и ему кое-о-чём всё-таки пришлось умолчать.
Но когда целыми днями видишь перед собой полыхающий горизонт, все эти мелочи становятся не важны.
Даже уходящий флот ирнов был уже не важен. То, что привело их сюда, на поверку оказалось людям во благо. Можно было ожидать от этой расы чего угодно, только не прямого вероломства. Сунуться в пределы Сектора Сайриз без спроса, основываясь на одном лишь неведомо откуда взявшемся и невесть что содержащем сообщении, и покинуть людей вот так, на самом пике кризиса, когда под угрозой оказались уже не только границы, но и сами внутренние квадранты контролируемого людьми пространства, ирны так не поступят. Экспедиционный корпус наверняка присоединится теперь к барражу адмирала Таугвальдера и подошедших к нему Крыльев других флотов. Если же нет, Финнеан снова машинально сжал кулаки, люди могут оказаться куда злопамятнее ирнов, когда речь идёт о войне.
Можно столетиями поминать недобрым словом Ирутанский инцидент, но эту битву, сигналом к началу которой стало сообщение контроллера 62 бакена Чо Ин Сона, будут помнить куда дольше.
Если останется, кому помнить.
Мрачные размышления Финнеана прервал сигнал входного люка. Как интересно. Большинство его визитёров не отличались особым пиететом к приватности, предпочитая вламываться без стука.
— Войдите!
В проёме показался, пожалуй, один из самых непубличных гостей «Тсурифы-6». Гранд-инженер сир Роб ван Дийк в качестве главы делегации Порто-Ново настолько редко покидал свой сектор госпитальных палуб, что в смысле неосведомлённости всех прочих о том, что он вообще здесь делает, с сиром могли поспорить разве что пришлые ирны и Некст.