Трибунал

Корнеев Роман Александрович

Тогда Накагава, коря себя за слабоволие и бездарность, впервые и призвал тень учителя.

Учитель, разумеется, даже не заметил случившейся с ним перемены. Удивительным образом бэкапы реальных личностей, в отличие от искусственных порождений нейросетей вроде привычных всем кволов, словно были загодя приспособлены к подобным противоестественным манипуляциям с собой, предпочитая вычёркивать из подаваемой им на вход симуляции всякие нестыковки и упрощения, самостоятельно додумывая за симуляцию детали и обстоятельства. Бэкапы, пребывая внутри призрачной вселенной, с изрядной настойчивостью считали себя реальными, живыми людьми в действительной, объективно

существующей обстановке тех времён, когда они ещё были живы.

Потому когда Накагава впервые рискнул разбудить учителя, тот лишь фыркнул, какая, мол, глупость, конечно модель не строится, и тут же пустился в пространные рассуждения о топологических инвариантах и краевых условиях систем рекурсивно-дифференциальных уравнений.

Общий смысл аргументов учителя был понятен — оптимизировать геометрические формы без учёта интегральных прочностных характеристик получившейся конструкции было бессмысленно, рвущаяся от малейшего дуновения фрактальная пена, разумеется, была оптимальна как по формальной площади сечения, так и в смысле простоты её разложения на входе и выходе из дипа. Нужен был иной подход, объединить две модели — прочностную и транзитивную, давайте взглянем, коллега…

С тем фактом, что учитель не узнавал в нём своего ути-дэси, Накагава смирился сразу. Эта избирательная амнезия была частью сложной системы слепых пятен, позволяющих бэкапу не сойти с ума. Какие бы усилия ни предпринимали погонщики Синапса при построении этих симуляций — главное, что они работали. С тем же, что его принимают за другого — что ж, это работа, а не способ для собственного удовольствия пообщаться с много лет как умершим близким человеком.

Осторожно удалившись, Накагава оставил в тот раз учителя пребывать в дальнейших раздумьях, сам же бросился перепроверять расчёты. И правда, генеративно-состязательный подход при построении сложной конструктивной модели сразу дал хороший сигнал — результаты тут же перестали страдать заведомо бесполезными локальными оптимумами, а получившиеся на выходе образы стали похожи на обводы реально существующих крафтов, в чём-то даже не лишённые определённой элегантности.

Одна проблема — сечения их если и обладали лучшими показателями по сравнению с таковыми у летающих корыт Порто-Ново, то лишь на считанные проценты, ну хорошо, если убрать всё лишнее, на десятки процентов. Этого было явно недостаточно, чтобы победить треклятую угрозу.

Промучившись так ещё неделю и доведя до нервного истощения своих постдоков, Накагава вновь с повинной головой пошёл на поклон к учителю. В симуляции к тому времени прошло почти десять субъективных лет.

Неудивительно, что результаты учителя оказались куда выразительнее.

Никаких численных методов, никаких тычущихся вслепую нейросетей. Чистая, незамутнённая математика, во многом развивающая существующий аппарат моделирования прямых и обратных проекций на рекуррентные топологии, но кое-где и не лишённая вполне оригинальных подходов. А главное — учителю удалось не только воспроизвести модель «Лебедя» в виде плотного односоставного фрактального множества, так ещё и строго доказать простое утверждение: истинно оптимальное сечение было заведомо невоспроизводимо на материалах с конечными прочностными характеристиками.

Проще говоря — «Лебедь» невозможно построить из разрушаемой материи. Один идеал требовал для своего создания другого идеала.

Краснея как рак, Накагава поблагодарил учителя за науку, тщательно выписал основные выкладки и на долгие годы остановил симуляцию.

Тем не менее,

стыд стыдом, но однажды на горизонте появилась ещё одна никак не дающаяся задачка, и ещё одна, симуляции учителя со временем не только не засыпали, но начали множиться, даже ведя друг с другом научную переписку и по-прежнему не замечая ни малейших следов подозрений относительно собственной природы. Симуляции оставались для многочисленных версий учителя родным домом, единственной возможной реальностью, ничем не отличающейся от той, в которой учитель жил и здравствовал когда-то.

А вот реальность Накагавы изменилась грандиозно, поскольку его-то время текло вполне независимо от его на то желаний, и времена Бойни Тысячелетия постепенно сменились десятилетием финнеанского мятежа со всеми его страхами и угрозами.

Накагава, отправляясь в составе делегации Семи Миров на мятежную «Тсурифу-6», разумеется, забрал с собой и своего учителя.

И не зря, без него он бы ни за что не сумел в одиночку разобраться ни с моделью неминуемо разрушаемой Цепи, ни со статистическими выкладками относительно того, что таилось все эти столетия за пределами Фронтира.

И вот, теперь Накагава снова стоит, упершись лбом во всё ту же призрачную стену.

Человечество оказалось не просто в золотой клетке Барьера, из которой ему не было видимого выхода, человечество оказалось не просто в смертельной ловушке, стены которой были готовы в любой момент обрушиться ему на голову. Нет, всё обстояло ещё хуже.

По итогам даже поверхностного изучения событий, предшествовавших стоянию у Скопления Плеяд и триангуляции фокуса, то есть, по сути, расследования событий, которые в итоге и привели к дурацкому мятежу, Накагаве стало очевидно, что человечество оказалось в этой ловушке вовсе не случайно, но для того, чтобы существующее статус-кво не имело ни единого шанса переродиться в некий новый, спасительный путь для человеческой расы, некими безымянными покуда силами предпринимались совершенно определённые и вполне преднамеренные действия.

Совершенно определённые и вполне преднамеренные. Как звучит.

Это и был тот самый тупик. Потому что выход из него был бы возможен только в том случае, если бы орбитальные доки Порто-Ново научились спускать со стапелей нечто принципиально иное, отличное от тяжеловесных ордеров всё новых первторангов.

Те были абсолютно бесполезны, затяжной огневой барраж контр-адмирала Финнеана у ворот Танно показал это со всей очевидностью. Рано или поздно спущенная с поводка угроза рассеет любой флот, сотрёт в пыль любой крафт. Выходом стал бы, например, огромный флот из спасботов, разведсабов и прочей мелюзги, но для них банально не хватало экипажей, не говоря уже о том, что производство миллиардов излучателей Рутсона для возможной миграции хотя бы одного только населения Семи Миров за пределы Цепи представлялось настолько неисполнимым логистическим адом, что даже выступать с такими предложениями на Совете Квантума стало бы научным самоубийством для любого, кто бы на такое решился.

Вот Накагава и помалкивал. И даже по поводу собственных статистических находок распространяться не спешил.

Потому что решение было. И было оно вполне очевидно. Человечеству нужны корабли, подобные «Лебедю». Нужны тысячи, десятки тысяч таких кораблей. Быстрых. Неуловимых. Обладающих минимальным энтропийным отпечатком при прохождении границ субсвета.

Нужны корабли, которые не поднимали бы за собой огненный вал угрозы и не оставляли бы следов смертельно опасной шевелёнки в недрах дипа.