Триумф поражения
Шрифт:
— Уверена! — отрезаю я. — Вы задали все свои вопросы? Мы можем отсюда уйти?
— Нет. Не все, — медленно отвечает Холодильник. — Вы только что никуда не торопились, охваченные… сладострастием.
— Говорите уж сразу похотью, — фыркаю я презрительно. — Развратом.
— С этой точки зрения я еще ситуацию не рассматривал. И вам лучше не подсказывать мне эту идею, — щурит глаза Холодильник и угрожающе наступает.
— Что за странный интерес к моей благочестивости? — отступаю на шаг назад и упираюсь в тот
— Благочестивость — это нравственная высота, вам недоступная, — пафосно утверждает Холодильник, подходя ко мне вплотную.
— Почему же? — отбиваюсь я словами. — Откуда такие выводы?
— Исключительно эмпирические, основанные на наблюдениях за вами, — Холодильник берет меня за подбородок и аккуратно, нежно прикасаясь, трет большими пальцами кожу моего лица возле уголков губ.
— Что за странная забота о чистоте моего лица? — хриплю я. — Навязчивая какая-то…
— Навязчивая, — соглашается Холодильник. — Не успеваю предотвратить — приходится работать с последствиями.
— Здесь нет воды, не умыться, — шепчу я, парализованная его прикосновениями.
— Да, — снова соглашается он. — Почему вы не вырывались?
— Не вырывалась?
— Из рук Гены. От его поцелуя? — Холодильник наклоняется, и я понимаю, что он сейчас меня поцелует. Традиционно туплю и медлю.
Но Александр Юрьевич обманывает мои ожидания: он быстро берет меня за руку и оборачивает вокруг моей оси, словно мы партнеры в знойном танго, потом с силой прижимает спиной к своей груди. Успеваю только охнуть.
— Вы очень неразборчивы в выборе партнера, — упрекает меня Холодильник ласково, терпеливо.
— Не ваше дело! — пищу я.
— Оказалось, что мое, — вздыхает Холодильник. — Если я вас не остановлю, вы перецелуетесь с половиной офиса и города.
— Кем вы меня считаете?! — поражаюсь я неприкрытой наглости и хамству. — И даже если этот так… То вас это не касается! Я целуюсь, с кем хочу! Если я решу, что это пол-офиса, значит, это будет пол-офиса!
— Не будет! — меня прижимают еще сильнее, до боли в ребрах. — Это был ваш последний бенефис, госпожа Симонова-Райская. Больше вы ни с кем целоваться не будете.
Левая рука держит меня за талию. Правой рукой он берет меня за подбородок и поднимает мое лицо к своему.
— Что значит ни с кем? — искренне спрашиваю я, отчетливо поняв, что он не здоров.
— Ни с кем, кроме меня, — говорят его губы, но меня не целуют.
Точно! Он больной! Он не может меня поцеловать, потому что меня только что целовал Генка.
Ужом выворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с Холодильником.
— В чем дело? Мы не будем целоваться? — обильно сочусь сарказмом. — Брезгуете, Хозяин?
— Я не сторонник ролевых игр, но слово "хозяин" мне нравится, — усмехается Холодильник.
— Значит, не буду вас так называть! — радуюсь
Холодильник, не отрываясь, смотрит на мои губы и тяжело дышит.
— Значит, и вы будете целоваться только со мной? — дурашливо спрашиваю я. — И с невестой ни-ни?
— Я готов и к этому, — вдруг говорит Холодильник, не меняя фокуса зрения.
— Готовы не целоваться с невестой? — нервно смеюсь я. — Как это? Как вы это ей объясните? И на свадьбе не будете целоваться?
Холодильник злится и молчит.
— Уйдите из нашего агентства, пожалуйста, — начинаю уговаривать его я. — Туда, где были до этого всего. И всё будет хорошо, честно-честно…
На мое "честно-честно" Холодильник вдруг улыбается своей фирменной улыбкой, и я непроизвольно поправляю его челку, чтобы придать его лицу еще более мальчишеский вид. Он замирает и почти не дышит.
— Уйдете? — с надеждой переспрашиваю я.
— Нет! — выдыхает Холодильник и со стоном захватывает мои губы.
Глава 20. Платье Чикаго
Влюбиться — не значит любить:
влюбиться можно и ненавидя.
Федор Достоевский
— Старуха! Ты где? — громкий окрик Димки спасает меня от поражения.
Я вырываюсь из рук одурманенного, иначе не скажешь, Холодильника. Темно-карие глаза Александра Юрьевича не выражают ничего, кроме непонятной мне одержимости мною же. Он с таким разозленным видом смотрит на дверной проем, что я начинаю беспокоиться за Димкино здоровье.
Ничего не подозревающий Димка заглядывает внутрь, но не заходит: боится пыли.
— Здравствуйте, Александр Юрьевич! Нина, ты в порядке?
— Дима! — несказанно радуюсь я появлению личного помощника. — Помоги, пожалуйста, перетащить коробки!
— Помните о том, что я вам сказал, — наставительно и покровительственно говорит мне Холодильник.
— А что вы мне сказали? — глупо хлопаю ресницами, делая вид, что не помню.
— Я сказал, что сегодня был ваш последний бенефис и что вы больше не можете себе позволить того, что всё-таки позволили сегодня, — громко и отчетливо отдает распоряжение Холодильник.
— Почему? — капризно удивляюсь я. — Мне почему-то кажется, что могу.
— Через полчаса в моем кабинете! — рычит Холодильник и идет к выходу.
— Не могу. Я еще на больничном. Если только завтра, — сочувственно вздыхаю я вслед.
Осторожно вытираю пыль с перенесенных в мой кабинет коробок с куклами, заново рассматриваю каждую.
— Красотки! Вы приглашены на день рождения маленькой славной девочки Маши.
Куклы снисходительно, даже высокомерно смотрят на меня, сказывается их благородное происхождение, датированное началом прошлого века.