Тыл-фронт
Шрифт:
На первом же заседании Военного Совета армии Савельев и Мурманский встретились как старые друзья. После заседания командарм настоял, чтобы Мурманский ночевал у него. Полковник уехал от Савельева недовольным.
«Заважничал: академик, генерал! Поучать начинает: опыт! У меня своего опыта хоть отбавляй. А новому пока не у кого учиться», — сердился он.
Сегодняшний приезд командующего обрадовал Мурманского: «Уж он-то сумеет оценить мой план обороны».
Савельев прибыл на пункт в сопровождении начальника артиллерии и начальника штаба армии. Приняв рапорт, он поздоровался с полковником.
—
— Именно он, товарищ командарм, — ответил Орехов.
— Нужно сделать так, чтобы ему было не по себе, а не вам…
— Он хитер — старый волк, мы тоже не лыком шиты, — засмеялся Мурманский.
— Прошу, полковник! — уже по-служебному предложил Савельев.
— Я считаю, товарищ генерал, что рубеж первой оборонительной линии выбран не совсем удачно, — доложил Мурманский.
— Рубеж определен границей, а не выгодами, — возразил генерал Николаенко.
— Совершенно верно, товарищ генерал, — согласился полковник. — Потому и нужно искать что-то подходящее к данным условиям. Я предлагаю строить оборону по очагам: каждая сопка — опорный пункт. Но тактика действий должна быть несколько необычная — сползающая, — с видимым удовольствием произнес Мурманский последнее слово. — Батальоны в полках располагаются в глубину. Нападающий противник встречает огонь первого батальона. Нанеся противнику урон и замедлив темп его наступления, батальон, не ожидая новой атаки, сползает на тыловой рубеж. Здесь оставляет для обмана незначительный заслон, который потом отходит на позиции второго батальона. Противник перегруппировывается, готовится нанести удар, а там никого нет! А мы его с других сопочек. И снова сползли!
— И до каких пор вы будете сползать? — спросил Савельев.
— Пока не измотаем противника и не заставим отказаться от своих планов. Подвижная оборона. Сопок много. Заплати за нее дороже — и бери.
— Ваша подвижная оборона, Трофим Поликарпович, похожа на план отступления. Даже больше — спланированное поражение, — нахмурился Савельев. — Старая партизанская тактика, пригодная для действий в тылу противника. Там основное — уничтожение врага, а не удержание рубежей, территорий. Сползание! А где жесткая оборона? Где контрудар?
Мурманский молчал. Савельев знал его по гражданской войне как смелого, толкового командира. Под Лисками Мурманский двумя тысячами штыков прорвал фронт Мамонтовского корпуса, за три часа искрошил резервный полк Май-Маевского и к вечеру захватил город. В боях за Воронеж был награжден именным оружием, за Харьков — орденом Красного Знамени. Что же теперь с ним произошло? С годами стал более осмотрителен? Савельев пристально смотрел на Мурманского, словно хотел прочесть его мысли. Но полковник отвел глаза.
— Не будем же мы планировать контрудар по противнику, имеющему тройное превосходство? — не выдержав длительного молчания, проговорил Мурманский.
— Это, полковник, для наступающего, — нормальное превосходство, — недовольно заметил Савельев. — А мы должны готовиться сломить любой натиск. Понимаете — любой! Войска должны знать, что нет для нас рубежей: в тылу. Вот, только
Снова наступило неловкое молчание. Мурманский то снимал, то надевал большие меховые перчатки и сосредоточенно смотрел на высоту Офицерскую, где у японцев был сооружен тяжелый артиллерийский форт.
— Доложите, полковник, командиру дивизии решение по инженерному обеспечению обороны на его участке, — обратился Савельев к своему начальнику штаба.
Тот положил карту на бруствер окопа.
— Сейчас линия укреплений в вашей полосе имеет плотность: одна долговременная огневая точка на километр фронта. Необходимо довести до шести точек на километр. Для этого получите соответствующее количество бронеколпаков. Места сооружения дотов — согласно этой схеме, — подал он Мурманскому лист. — Детали уточнит начальник инженерной службы. По всему фронту дивизии нужно создать минное поле глубиной до четырехсот метров. На танкоопасных направлениях установить железобетонные надолбы — вы их получите. Первая линия окопов должна проходить не далее двухсот-трехсот метров от полосы инженерных укреплений.
Савельев считал, что раньше весны Япония не начнет военных действий. На это указывало и продолжающееся сосредоточение резервов к границе и перегруппировка войск, которую Умедзу проводил демонстративно. Но как бы там ни планировал сроки японский генеральный штаб, Военный Совет армии решил возвести две дополнительные линии укреплений на глубину до пятнадцати километров. Было намечено создать глубокие минные поля и противотанковые препятствия на выгодных для японского наступления участках, всю артиллерию укрыть в казематах.
Уже к 20 декабря через тайгу проложили рокаду[5] для маневра противотанковых резервов. По приказу генерала Николаенко артиллерийские полки имели по четыре-пять огневых позиций на различных участках обороны Курочкину он предложил о каждой вновь обнаруженной цели немедленно сообщать артиллеристам.
2
За всю свою жизнь Бурлов не запомнил такой вьюги. Ветер валил заборы, ломал деревья, бросал из стороны в сторону тучи снега. Впереди висела плотная белая пелена, от которой рябило в глазах. Свет фар автомобиля разрезал ее всего на несколько шагов. От дороги не осталось никакого следа, она только угадывалась. Напрягая до боли зрение, политрук время от времени бросал Калмыкову:
— Держите правее! Кювет… Левее, левее! Удаляемся от линии.
Ответственность за колонну и за выполнение приказа обостряла все ощущения Бурлова. Калмыковым руководило просто профессиональное чутье. Когда, наконец, впереди вынырнул указатель дороги с надписью: «На Волынский перевал. Скорость 20 км», Бурлов закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья.
— Теперь доберемся, товарищ старший политрук, — обрадовался Калмыков. — Доберемся!
Но, свернув на ведущую к границе дорогу, шофер беспокойно заерзал на сиденье, приблизив лицо вплотную к лобовому стеклу. Машина двигалась все тише.