Тысяча Имен
Шрифт:
И почти сразу же выстрелы загремели по всей деревне, из дверных проемов и брешей, пробитых в стенах хижин, вырвались облачка дыма. Сомкнутые ряды колонны были отменной мишенью, и многоголосые крики и стоны хандараев как нельзя лучше свидетельствовали об успешной операции. Бобби схватил мушкет Винтер, заряженный загодя, и вернулся на свою позицию у бреши. Девушка ненадолго задержалась у дверного проема.
Как она и надеялась, безупречно отлаженная дисциплина аскеров не дала солдатам броситься врассыпную, пока их командиры лихорадочно пытались понять, что происходит. После гибели лейтенанта приказы, по всей вероятности, выкрикивал охрипшим голосом какой–то бедолага–сержант. Между тем колонна прервала движение,
Впрочем, это не надолго. Никакой солдат, как бы ни был он вымуштрован, не станет покорно стоять в ожидании смерти, даже не попытавшись открыть ответный огонь. Тесные ряды хандараев начали рассыпаться, солдаты по одному и по двое припадали на колено, готовясь стрелять, либо озирались, высматривая врага. Из колонны раздались разрозненные мушкетные выстрелы, и к надрывному свисту и вою пуль прибавилось сухое цоканье ударявшихся о стены свинцовых шариков.
Винтер нырнула внутрь хижины, схватила мушкет, из которого стрелял Бобби, и принялась его перезаряжать. Бобби, уже сделавший второй выстрел, шлепнулся на пол рядом с ней и занялся другим мушкетом. Снаружи продолжалась пальба. Винтер не сомневалась, что аскерам приходится гораздо хуже. Определить, откуда стреляют засевшие в хижинах враги, было проще простого по клубам порохового дыма в дверных проемах и брешах. Гораздо сложней оказалось попасть в мелькающие за дымной пеленой неясные тени.
«Если бы у них была хоть капля здравого смысла, они бросились бы наутек в ту самую минуту, как мы открыли огонь», — рассуждала Винтер. Тем не менее дисциплина и приверженность учебнику тактики восторжествовали над здравым смыслом. Винтер окунулась в рутину: разрывала зубами бумажный патрон, сыпала порох на полку, выплевывала свинцовый шарик, забивала смесь шомполом в ствол, закрывала затвор, вручала мушкет Бобби и забирала у него разряженный, чтобы начать все сначала. После каждого выстрела стволы мушкетов становились все горячее и в конце концов раскалились так, что обжигали пальцы, но Винтер терпеливо продолжала свое дело. Снаружи по дому молотили свинцовым дождем хандарайские пули. Одна или две даже пробили стену. Винтер завороженно глядела, как свинцовый шарик разорвал мягкую глину в шести дюймах над головой Бобби, отскочил от противоположной стены, покатился по полу и расплющенной бусиной замер у ее ног.
И вдруг оказалось, что заряжать больше не нужно. Стрельба затихала постепенно, рывками, но через пару минут после того, как воцарилась полная тишина, Винтер рискнула выглянуть наружу из дверного проема, в то время как Бобби остался у стенной бреши, держа наготове заряженный мушкет.
На поле боя — если то, что здесь произошло, можно было назвать боем — остались только убитые и несколько раненых, которые уже начали жалобно стонать. В пороховом дыму нелегко было что–то разглядеть как следует, но убитых, судя по всему, оказалось великое множество, потому что многие лежали на земле, как стояли — плотно сомкнутыми рядами. Винтер выскользнула из хижины и приложила ко рту сложенные чашечкой ладони.
— Я выхожу! — что есть силы выкрикнула она. — Прекратить огонь!
Из соседних домов донеслись разрозненные взрывы хохота. Бобби с мушкетом в руках поспешил вслед за Винтер, и они вместе вышли на середину поля. Пороховой дым заволакивал его густой пеленой, едва заметно колышась в безветренном воздухе. Запах пороха ударил в ноздри — едкий, солоноватый, с металлическим привкусом крови и мертвечины. Ни одного живого хандарая видно не было.
Винтер стремительно развернулась, когда в дыму возникли две смутные фигуры, но это были всего лишь Графф и Фолсом. Один за другим выбирались из хижин солдаты. Постепенно они осознавали, что совершили, и то там, то здесь раздавалось нестройное ура.
Графф
— Этого они долго не забудут, — заметил он. — По крайней мере, те, кто сумел унести ноги.
Винтер устало кивнула. Повсюду, куда ни глянь, — одни мертвецы, а те, кто еще дышал, немногим отличались от мертвых. Легкораненых аскеры забрали с собой, и Винтер была этому безмерно рада. Вряд ли у седьмой роты нашлось бы время с ними возиться.
— Ладно, — пробормотала она, обращаясь в основном к себе самой. И повторила уже громче: — Ладно. У нас есть, пожалуй, немного времени, пока они сообразят, что к чему. Фолсом, собери всех наших и выясни, каковы потери. Графф, возьми нескольких человек и обойди поле. Аскеры вооружены такими же мушкетами, как наши, так что соберите все оружие и боеприпасы, какие только сможете найти. Если обнаружите раненого, который еще может выкарабкаться, прихватите его с собой. Когда со всем этим управитесь, возвращайтесь к реке.
— Разве мы здесь не останемся? — спросил Графф. — Один раз мы уже взяли верх, отчего бы не повторить?
— Оттого, что противник будет к этому готов, — ответила Винтер. — Те, что остались в живых, не безмозглые идиоты. В следующий раз они не пойдут напролом: либо разойдутся и двинутся на нас рассыпным строем — как и стоило бы поступить с самого начала, — либо вовсе обогнут деревню и направятся прямиком к судам. — Она ненадолго задумалась. — Второе даже вероятней, а потому — отходим к причалу.
— С вашего позволения, — негромко проговорил Графф, — вы уверены, что это хорошая идея? На причале нам негде будет укрыться. Парни готовы на все, но в перестрелке залпами против четырех рот мы долго не продержимся.
Винтер кивнула.
— Бобби, пойдешь со мной. Поглядим, что можно придумать.
— На себя! — гаркнул Фолсом, и его могучий рык эхом заметался между баржами. — Раз–два, взяли!
И первым со всей силы налег на веревку. Мышцы на руках его вздулись, точно крученые канаты. Два десятка солдат позади него последовали этому примеру, и баржа, надсадно заскрипев, рывком продвинулась вверх по берегу еще на один шаг. Корма ее выползла из воды, роняя в реку вязкие комья бурой грязи.
Винтер стояла на дальнем конце каменного пирса, где разместили раненых. Их было трое: двоим досталось от пуль, пробивших стены хижин, за которыми они укрывались, а третий, бедолага–новобранец, не заметив осечки, в спешке вторично зарядил мушкет. Двойным зарядом пороха разорвало ствол и превратило пол–лица солдата в кровавое месиво. Тут же лежал единственный убитый — рядовой, которому пуля, угодившая в дверной проем, снесла верхнюю часть головы.
Убитого прикрыли брезентом, а над ранеными хлопотал капрал Графф. Потери хандараев подсчитывать не стали, однако Винтер на глаз прикинула, что на поле боя осталось свыше восьми десятков убитых — и это не считая тех, кого отступавшие унесли с собой. Для соотношения сил пятьдесят против двухсот результат был, говоря военным языком, удовлетворительный, но Винтер, стоя возле юноши, почти мальчика, которому распахало лицо взрывом мушкета, не могла отделаться от чувства, что они потерпели поражение.
Чтобы отвлечься от этой мысли, она стала смотреть на реку. Солнце поднялось уже высоко, утренний туман развеялся бесследно, но, если от дальнего берега и шли сюда баржи, Винтер их разглядеть не могла. Бобби, стоявший рядом, словно прочел ее мысли.
— Еще не меньше часа, сэр, — сказал он.
Винтер кивнула и отвернулась от реки. Взгляд ее упал на солдата, которому пуля угодила в руку. Графф разорвал на нем нижнюю рубаху, кусками полотна перетянул рану, как бинтом, а чтобы повязка держалась прочнее, замотал в нее крупную щепку. Бобби, проследив за взглядом Винтер, едва заметно вздрогнул.