Тюрьма
Шрифт:
— Нет, погоди,— горячится Иван,— выходит, все равно — я или… Вера Федоровна? Я, к примеру, убил, а она…
В камере что-то происходит: шум, хохот, крики…
— Что там, Ваня?
— Да ладно тебе, ты вот что скажи… Я живу тут… этой жизнью, на этой земле — так? Откуда мне знать. как надо… чтоб там… Короче, не прогадать? С кумом; понятно, дураком надо быть, а чтоб, как ты говоришь, Богу…
— ..скоты, скоты! — слышу я крик Верещагина.
Я срываюсь со шконки…
— Не лезь, Серый, — Иван крепко берет меня за плечо.—
Я вырываюсь, успеваю заметить, что Наумыч спит, завернулся с головой в матрасовку, я уже возле дубка… Отсюда не разглядеть: плотная толпа у двери образовала круг, торчит голова Севы, шнырь… Верещагин стоит наверху, размахивает руками и кричит:
— Прекратите! Немедленно прекратите!
Его опрокидывают на спину, он задрыгал ногами, двое уселись на нем, держат.
— Что там? — спрашиваю у того, кто ближе.
Тихий, бессловесный мужичонка, так и не удосужился узнать кто такой, стоит наверху, лицо красное, глаза блестят, подпрыгивает, бьет себя руками по бедрам:
— Ну дают! Ловкачи, артисты!..
Становлюсь на нижнюю шконку, ухватился руками за верхнюю… У двери, в кругу — Машка, залез в матрасовку, видна только лохматая голова, топчется, как медведь… Рядом шнырь с ведром… Гурам сидит на другом ведре, перевернутом… У Севы в руке свернутая из газеты труба…
— Команда подлодки «003», к погружению — готовсь!..— кричит в трубу Сева.
Машка ныряет головой в матрасовку.
— Задраить люки! — кричит Сева.
Шнырь ставит ведро, завязывает мешок веревкой.
— Погружение начинай!.. — кричит Сева в трубу.
«Мешок» валится на пол.
— Прямо по курсу… — командует Сева.— Полный вперед!
«Мешок» рывками ползет по полу. Толпа хохочет:
— Ну дает — моряк!
— Прямо по курсу — не бойся!
— Не утопни, Машка!
— Ну, цирк !..
— Стоп, машина!.. — кричит Сева.— Противник на палубе — все наверх! Полундра!
«Мешок» тяжело садится, видно, как Машка крутится, пытается развязать веревку — а как ее изнутри развяжешь?.. Сева дергает за веревку, мешок развязался, появляется Машкина голова… И тут же шнырь выливает в мешок полное ведро воды.
Толпа ликует, захлебывается от хохота, кто-то на верху катается по шконке…
— Вылез!..
— Давай, Машка, выныривай!
— Стреляй по противнику, не промахнись!
— На палубу вышел, а палубы нет!
— Дурак, лодка под водой — куда вылез?!
Машка крутит мокрой головой, отплевывается, мычит…
— Молодец, Машка,— говорит Гурам,— бывалый моряк… Вылезай на сушу, командование награждает тебя за подвиг… Награда тебе, Машка… За муки, за героизм от благодарного отечества — невеста со склада! Хватит морячить, пора жениться!
Машка — мокрый, в сползших, прилипших к тощему телу, рваных кальсонах, в грязной майке, жалкий, дрожит от холода…
— Женись, женись!!! — кричит толпа.
— Давай, Машка,
— Дай невесту поглядеть, — внезапно говорит Машка.
— А чего тебе на нее глядеть — нагляделся, не первый раз! Или — первый, не знаешь?.. Научим, Машка — сперва штаны снимай… Снимай, снимай, Машка!
Машка медленно стягивает облипшие мокрые кальсоны. Нагота его ужасна… Толпа на мгновенье затихает.
— Вон невеста,— говорит Гурам,— разуй глаза, нажрался пьяный, бабу не видишь…
— Где, где?.. — спрашивает Машка, крутится на месте.
— Под шконкой,— говорит Гурам,— ищи лучше…
Машка опускается на колени, ползет к шконке, засовывает голову, влезает глубже, крутит задом…
— Давай, мужики, чья очередь?! — кричит Гурам.— Хватай его, сегодня всем можно!
И тут сверху в круг сваливаются сразу трое — Верещагин и те, кто на нем сидели. Верещагин, видно, ушибся, он встает с трудом, хромает, но тут же бро сается к шконке, загородил Машку…
— Не сметь! — кричит Верещагин.— Скоты! Да как вы…
Гурам медленно, лениво поднимается с ведра.
— Сейчас мы с тобой разберемся… художник… Ребята! И его под шконку — давай!! — кричит он, срываясь в визг…
Не знаю, как мне удается пробиться через ревущую толпу, вижу перекошенное лицо Гурама…
— Без очереди, очкарик,— по дружбе? — ухмыляется он.
— Кончай балаган, — говорю я,— поиграли…
— Что?.. Ты, мразь, очкастая будешь мне, Гураму?
— Только тронь… — слышу я свой голос, успеваю заметить, как странно дрогнули рыжие глаза Гурама…
Между нами влезает Костя:
— Все, Гурам, представление отменяется.
— Да вы что — меня?! — Гурам в бешенстве.
— Расходись,— говорит Костя и оборачивается к толпе,— нагляделись, больше не подадут… Расходись!
— Дождешься, очкарик, — говорит Гурам,— я тебя достану…
Я лежу на своем месте, укрылся с головой, видеть я никого не могу. «Господи,— шепчу я,— прости и помилуй меня грешнаго, убери из камеры этого… человека… Прости мою несуразную просьбу, я не боюсь, но лучше, если его не будет, всякое может… Прости меня, Господи, мне не к кому больше обращаться, только к Тебе…»
11
Полковник ушел до подъема. Накануне у него была встреча с адвокатом, заседание трибунала должно быть вот-вот, но день адвокат ему не назвал… Может быть, чтоб он не знал, или тоже хитрость?.. Никому нельзя верить. Полковник сдавал с каждм днем, глаза больные, затравленные, меня он сторонился, а тут подошел — с завязанным мешком, в телогрейке, в офицерских сапогах.
— Прощайте, Вадим, сегодня все… кончится.
— Начнется, Саша, тут чистилище.