У подножия Саян
Шрифт:
— 15 декабря 1952 года. Кыргыс... Ну-ка, ну-ка! — вспыхнула Долаана и поднесла билет поближе к свету. — Чей это?
— А ты вспомни.
— А я и не забывала. Я отдала его одному солдату. В аэропорту. Да-да, конечно, это мой билет! Удивительно... — И вдруг заглянула ему в глаза... Эрес скорее догадался по ее шевелящимся губам, чем услышал:
— Так это ты?
— Я долго его хранил, — сказал Эрес так же тихо. — Я тебя искал, Долаана. И вот нашел...
И снова молчание.
Он обнял се, и
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
С той ночи Эрес работал, не зная устали. Руки сами искали дела. Легче дышалось — он перестал хмуриться и когда кому-нибудь из трактористов приходилось туго, случалась поломка, первым спешил на выручку, подбадривал. Всем передалось настроение бригадира. Один лишь Угаанза оставался в стороне. Вставал позже других, днем заваливался спать: дескать, мое дело обеспечить водой. Но и воду он возил кое-как, иногда пропадал на полдня и являлся навеселе. Эрес молчал, терпел. Лишь однажды сказал парню:
— Еще раз увижу выпивши — выгоню.
В тот день, когда на работу вышла Долаана, Угаанза поднялся раньше смены и весь день не слезал со своей водовозки, покрикивая на ребят, чтобы они скорее брали воду, не задерживали.
— Ну-ка налетай, черномазые. Кто не успеет — не жалуйся. У меня конь не железный — таскать по целой цистерне.
Эта его нарочитая бойкость не укрылась от Эреса. Но он не подал виду. «Если девушка ему нравится, что ж, тем лучше, все какая-то польза».
Однажды Угаанза приехал с реки в обеденный перерыв. Долаана, улыбаясь, подошла к нему, попросила:
— Дай-ка напиться.
Угаанза с готовностью поднял ведро и, наклонив его, ожидал, когда она подойдет. Долаана, не торопясь, приблизилась. Оглядела себя в воде, как в зеркале, поправила косынку. Затем, припав к захолодевшему ведру, сделала несколько глотков.
— Ух! Как сахар!
— Я привез! — Усмехнулся Угаанза.
— Да, — серьезно отозвалась Долаана. — То, что сделано работящим человеком, всегда хорошо. — И отпила еще несколько глотков. — Спасибо, Угаанза. Поезжай...
— Спасибо говори не мне, Агылыгу, — бросил он на ходу и, гремя бочкой, поехал дальше.
Эрес собрался в районный центр за запчастями. С ним вызвалась ехать Долаана.
— Мне очень-очень надо, — попросила она, виновато подняв глаза, — у меня отгул за двойную смену.
«Вот чудачка, — подумал Эрес, — неужто думает, что ревную к сыну: ведь ради него рвется». Долаана, словно поняв его мысли, сказала, насупясь:
— Неизвестно, когда еще удастся съездить.
— О чем разговор? Конечно, езжай.
Рано утром они выехали. Долгое время молчали. В кузове трясло, и Эрес, обняв ее, заставил сесть поудобней.
— Зайдем к маме, — вдруг сказала Долаана.
Эрес растерялся.
— А удобно?
—
...Двухкомнатный домик стоял на берегу Улуг-Хема. Небольшая зеленая ограда, клумбы с цветами.
Открыв калитку, Эрес увидел на огороде пожилую женщину, поливающую овощи.
— Мама, — шепнула Долаана.
Старуха, увидев дочь с незнакомым человеком, поставила на землю лейку, вытерла руки о фартук и пошла навстречу.
После объятий и поцелуев Долаана сказала, не отпуская материнской руки:
— Это наш бригадир. — Запнулась и смущенно добавила: — Тот самый, Эрес, я тебе писала.
Женщина кивнула. С ног до головы оглядела Эреса, удовлетворенно отметила про себя густую шевелюру, хороший рост.
— Я вам рада. Пойдемте, пойдемте, дети, в дом.
— Ну, как Коля? — спрашивала на ходу раскрасневшаяся Долаана.
— Да как? Жалуется, что редко приезжаешь. Балуется с детишками у реки, боюсь... Хорошо, днем в садике.
Эрес мучительно искал слова, чтобы поддержать разговор, и не находил. По-прежнему спасала Долаана.
— Чем занимается наш дядя, мама?
— Дядя твой тоже покой потерял, по суткам в поле. Ездит с этой, как ее... автолавкой. Вот уже неделю носа не кажет.
— Да, сейчас горячая пора. Всем некогда.
В комнате было чисто, прохладно. Буфет, белоснежные кровати — большая и маленькая — Колина, стол, печь за занавеской.
— Жарковато, наверное, теперь топить, — нашелся наконец Эрес. — Надо бы сложить плиту во дворе.
— То-то и оно, — обрадовалась женщина. — Ладно уж, дядя обещал. А вы отдохните. Я там кирпичи сложила, на них — противень, так и стряпаю. Присаживайтесь, я сейчас...
Мать принесла еду. Стали пить чай. Будущая теща Эресу понравилась. В ней чувствовалось достоинство и прямодушие. На вид ей было под шестьдесят, но держалась бодро. Подвижность ее, блеск глаз как-то не вязались с густой сединой.
Долаане не елось, не пилось. Она прислушивалась к каждому стуку, шороху за окном.
— Мам, я все-таки пойду, не ждать же до вечера. А ты, — обернулась к Эресу, — останься, отдохни...
Голос ее звучал нетвердо. Эрес понял.
— Нет уж, с Колей я тоже должен встретиться.
Долаана метнула на него просиявший взгляд.
По дороге она сказала Эресу, прикусив губу:
— Видишь, какая я, с сыном...
— Перестань, мы будем ходить с ним на рыбалку.
Щеки Долааны вспыхнули счастливым румянцем.
— Если ты разрешишь, пусть он носит мою фамилию. Пока. Ничего ему говорить не нужно. Подрастет — все сам узнает.
Они подошли к зданию детсада в тот момент, когда малыши собрались идти на прогулку. Они были похожи на ягнят, которых выпустили к овцам: шумели, взвизгивали, колобродили.