В царстве глины и огня
Шрифт:
IV
— Зачмъ-же вы это вернулись? Вдь вы въ ту сторону шли. Куда шли, туда и идите, сказала Дунька, помолчавъ.
— Я никуда не шелъ. Я увидлъ васъ и отправился вамъ на встрчу, а теперь хочу около васъ пройтись. Васъ провожаю, отвчалъ молодой обжигало.
— Некуда и провожать, потому мы уже домой пришли.
— Въ такомъ раз я здсь около васъ побуду.
— Не больно-то интересный кавалеръ.
— Дунечка! Зачмъ такъ?.. Я къ вамъ всей душой… Я вотъ сейчасъ только смнился отъ камеръ съ работы, шелъ ужинать;
— Зачмъ-же у васъ такая короткая память, что вы объ ужин забываете?
— Лицезрніемъ васъ хочу насладиться.
— О?! Много отъ васъ разговору, а толку мало.
— Какой-же вамъ толкъ нужно, Дунечка? Толку много, во вы сами не хотите. Я питаю къ вамъ чувства, а вы на меня и вниманія не обращаете, говорилъ обжигало, стоя около Дуньки и Матрешки у воротъ завода.
— Врете, врете. Никакихъ у васъ чувствъ нтъ! Говорите о чувствахъ, а сами хоть-бы разъ пивкомъ попотчивали. А то васъ въ праздникъ и въ трактир-то не встртишь. Словно вы боитесь, что съ васъ сорвутъ угощеніе.
— Я на всякое угощеніе готовъ, Дунечка, но я не пью пива.
— Какой-же вы посл этого заводскій, ежели ничего не пьете! улыбнулась Дунька.
— А онъ хуже малаго ребенка, прибавила Матрешка. — Теренька-погонщикъ ужъ на что маленькій мальчишка, отъ земли не видать, а давеча пришелъ въ трактиръ и бутылку пива сразу выпилъ.
— Что-жъ тутъ хорошаго? Пьянственное положеніе. Этого-бы Тереньку за виски да объ уголъ за такое происшествіе. Мальчишк и четырнадцати лтъ нтъ, а онъ по трактирамъ пиво пьетъ.
— Ну, вы не очень… Здсь такое обыкновеніе. Ужъ кто на заводъ въ заводскую жизнь пошелъ, тотъ по заводски и живетъ, сказала Дунька. — Да и что такое бутылка пива?
— Ежели парнишка въ такое положеніе сталъ, то отъ бутылки пива и до сороковки водки не далеко, пояснилъ обжигало.
— Какъ я не люблю такихъ вашихъ разсужденій! нахмурилась Дунька. — И все одно, одно. Заладитъ синица Якова и зоветъ имъ всякаго. То мн наставленія читаете, то теперь на Тереньку накинулись.
— Ежели я вамъ, Дунечка, что-либо такое, то это любя васъ, врьте совсти! глубоко вздохнулъ обжигало.
— Подите вы! Ежели-бы любили меня, такъ на пиво-бы мн не жалли, а то вонъ какія слова: «я пива не пью». Вонъ Леонтій любитъ меня, такъ скажи я ему, чтобъ онъ дюжину пива выставилъ — онъ и насчетъ дюжины не постоитъ. Вотъ это любовь!
Обжигало не находилъ словъ для отвта и только тяжело вздохнулъ, горько улыбнулся и махнулъ рукой.
— Нечего рукой-то махать! Я правду говорю, продолжала Дунька. — Вы на угощеніе жадный.
— Да конечно-же правду, поддакнула Матрешка. — Вотъ я всегда съ ней, а хоть-бы вы разъ ее опотчивали.
— Насчетъ гостинцевъ — сдлайте одолженіе, хоть сейчасъ, предложилъ обжигало. — А когда вы Дунечка, пиво или вино пьете, у меня сердце кровью обливается.
— Ну, пошли, похали! Старая псня! отмахнулась Дунька.
— Такая вы молоденькая двушка, такой, можно сказать, бутонъ прекрасной
— Ежели вы не бросите вашихъ глупыхъ разговоровъ, то мы попросимъ, чтобъ наши порядовщики отогнали васъ отъ насъ, строго замтила Дунька. — Что это такое въ самомъ дл! Любовью хвалитесь, а сами, какъ ржа желзо, точите меня.
— Хорошо, молчу-съ, покорился обжигало и прибавилъ:- но когда-нибудь у меня съ вами обширный разговоръ насчетъ этого будетъ.
— Никогда не будетъ, потому я слушать не стану.
— Мн хочется, Дунечка, чтобъ вы при вашей красот были скромная двица… Вы будете скромная двица и тогда я…
— Пойдемъ, Матрешка, отъ него прочь. Хуже горькой рдьки онъ мн надолъ, произнесла Дунька и, взявъ подругу за руку, сдлала нсколько шаговъ.
— Постой, Дуня, постой! остановила ее та и, обратясь къ обжигал, прибавила:- Вы вотъ давеча насчетъ гостинцевъ говорили, такъ ужъ попотчуйте насъ хоть гостинцами сейчасъ, что-ли.
— Въ лучшемъ вид!.. встрепенулся обжигало и ползъ въ карманъ за деньгами. — Чего прикажете: пряниковъ, орховъ, подсолнуховъ или карамелекъ?
— Пряники у насъ есть, а принесите изъ лавочки орховъ и карамелекъ, отвчала Матрешка. — Кедровыхъ орховъ и карамелекъ, Дуня?
— Ничего не надо. Чортъ съ нимъ. Найдутся и другіе, которые купятъ.
— Зачмъ-же такія слова, Дунечка? Насчетъ нехмельныхъ угощеній я со всмъ сердцемъ и въ лучшемъ вид… заговорилъ обжигало, вынимая деньги.
— Ну, бгите скорй за орхами и за карамельками, посылала его Матрешка — Дуня будетъ сть ваше угощеніе. Я уговорю ее.
— Зачмъ-же самому бжать? Я пошлю кого-нибудь изъ мальчишекъ, онъ и принесетъ, а самъ побуду около васъ и Дунечки. Васютка! Вотъ теб деньги. Бги въ лавочку къ Гусакову и купи фунтъ кедровыхъ орховъ и полфунта карамелекъ. Да живо! Чтобы одна нога здсь, а другая тамъ. За работу пятачокъ получишь. Поворачивайся! командовалъ обжигало.
Мальчишка взялъ деньги и побжалъ.
— Присядемте, Дунечка, на скамеечку. Вотъ скамеечка за воротами есть свободная, предложилъ обжигало.
— Ну, вотъ еще, сидть! Я и въ трактир въ лучшемъ вид насидлась. Я теперь танцовать буду. Гвоздь! обратилась она къ мужику съ гармоніей. — Чего ты зря на гармоніи-то ноешь! Сдлай намъ псню для кадрильки. Двушки! Чего вы стали? Давайте танцовать кадриль. Матрешка! Пойдемъ! Я съ тобой буду танцовать.
— Да я по кадрильному-то не умю, отвчала Матрешка.
— Научимъ. Не мудрость какая. Ходи да вертись, вертись да ходи — вотъ и вся недолга.
— Дунечка! Позвольте, я съ вами… Я французскую кадриль въ лучшемъ вид… предложилъ обжигало.
— Не требуется. Я съ Матрешкой… Становись, Матрешка. Музыкантъ, играй!
Раздались звуки «Чижика» и пары завертлись… Дунька подпихивала Матрешку я командовала ей: «прямо и назадъ! Вправо, влво… Опять назадъ» Грузная, неповоротливая Матрешка толкалась и вертлась среди танцующихъ, какъ пестъ въ ступ.. Обжигало стоялъ сзади Дуньки, слдилъ за ея движеніями и тяжело вздыхалъ.