В царстве глины и огня
Шрифт:
«Эдакая прекрасная двушка! Красота неописанная! думалъ онъ про нее. Кабы эта двушка выбросила блажь изъ головы, перестала-бы съ пьяницами якшаться, да соблюдала себя въ порядк тихо и скромно, то за нее въ огонь и въ воду-бы можно, всю жизнь отдать-бы можно».
Въ глазахъ у обжигалы зарябило, онъ чуть не плакалъ.
Дунька дйствительно была хороша. Разгоряченная и безъ того въ трактир пивомъ, во время танцевъ она еще боле раскраснлась. Лицо ея пылало. Прелестные глаза, хоть и съ нсколько опустившимися отъ хмеля вками, подернулись
— Чмъ такъ зря-то стоять, да глаза пучить, сбгали-бы лучше въ заведеніе, покуда мы танцуемъ, да принесли-бы парочку пивка, — вотъ тогда-бы вы были настоящій учтивый кавалеръ. Посл танцевъ-то куда чудесно выпить холодненькаго! У меня вся глотка пересохла.
Обжигало не шевелился. При словахъ Дуньки о пив сердце его болзненно сжалось.
«Какъ къ стн горохъ, такъ къ ней и мои слова. Одно только и на ум у ней: пиво, пиво и пиво», подумалъ онъ и опять тяжело вздохнулъ.
V
Когда Дунька кончила танцовать, посланный обжигалой въ мелочную лавочку за гостинцами мальчишка-погонщикъ Васютка вернулся уже съ кедровыми орхами и карамельками. Обжигало сунулъ Васютк въ вознагражденіе за труды пятакъ, взялъ отъ него тюрюки съ угощеніемъ и передалъ ихъ Дуньк. Та была запыхавшись отъ танцевъ.
— А гд-же пиво? спросила она, тяжело дыша. — Я вдь пива просила.
Обжигало молчалъ.
— И это называется кавалеръ! продолжала она. — Вотъ жадный-то! Двушка проситъ угостить пивкомъ, а онъ и ухомъ не ведетъ. А еще съ любовью пристаете…
— Васютка былъ уже ушедши за гостинцами, Дунечка, когда вы пива потребовали, оправдывался обжигало.
— А сами-то вы что-жъ?.. Сходили-бы сами. Экъ, у васъ ступня-то золотая! Далеко-ли тутъ до заведенія!
— Не могъ оторвать глазъ отъ вашей личности. Все глядлъ на васъ и любовался.
— Просто отъ жадности. Куда вы деньги-то копите? Получаете больше всхъ, а сами какъ кикимора какая-то жадная. Ухъ, устала! Ноги словно подломились.
Дунька начала переступать съ ноги на ногу, покачиваясь изъ стороны въ сторону и улыбаясь.
— Пожалуйте на скамеечку посидть. Скамеечка за воротами порожняя, предложилъ обжигало.
— Сяду, только не съ вами. Не стоите вы того, чтобы — съ вами сидть. Жадный чортъ! сказала Дунька, направляясь къ скамейк.
Обжигало шелъ сзади и говорилъ:
— Я, Авдотья Силантьевна, не отъ жалости, а васъ жалючи. И такъ уже вы много пили сегодня. Завтра будетъ головка болть.
— Не ваша забота. Будетъ голова болть, такъ спохмелюсь и полегчаетъ.
— А вотъ этого-то я еще больше боюсь. Зачмъ? Съ какой стати опохмеляться? Разв вы пьяница? Вы душистый бутонъ…
— Вотъ слова-то улещливыя говорить, такъ на это васъ взять, вы мастеръ, а пивкомъ угостить? такъ отлыниваете, продолжала все свое Дунька, сла
— Да сейчасъ съ печникомъ Клементіемъ тутъ была… Должно быть въ маленькую калитку черезъ прикащицкій палисадникъ на дворъ ушла, отвчала пожилая женщина, вышедшая за ворота съ ведромъ въ рук.
— Увидяшь ее, Алексевна, такъ скажи, чтобы она сюда гостинцы сть шла. У меня гостинцы. Вотъ жаднаго человка, нашего обжигалу, на гостинцы я распотрошила.
— На покупку гостинцевъ, Авдотья Силантьевна, я вовсе не жаденъ и готовъ вамъ ихъ хоть каждый день покупать, оправдывался обжигала. — А вотъ пиво…
— И отчего вы такъ пиво ненавидите — вотъ что я понять не могу.
— Я его не ненавижу, я подчасъ его даже самъ пью, а вотъ когда такая молоденькая и хорошенькая двушка, какъ вы, его пьетъ, да къ тому-же въ трактир, то у меня даже сердце кровью обливается.
Дунька посмотрла на него и покачала головой.
— Богъ знаетъ, что вы такое говорите! сказала она, запихивая въ ротъ карамельку.
— Говорю тоже, что вамъ сказала-бы ваша мамаша. У васъ есть мамаша?
— Есть. Она въ Разуваев у урядника въ стряпухахъ живетъ. Это сорокъ верстъ отсюда.
— Знаю. Тоже самое сказала-бы вамъ и ваша мать, говорю я, ежели-бы она увидала, какъ вы съ разными пьяницами пиво пьете. Та даже-бы заругалась.
— Не посмла-бы… Я ей помогаю, я ей деньги отъ своей заработки посылаю, а она вдругъ будетъ ругаться! На прошлой еще недл я ей три рубля послала.
— Она любя васъ заругалась-бы…
— Ахъ, оставьте пожалуйста! И такъ скучно, и такъ башка трещитъ и выпить хочется, а вы тутъ надъ самымъ ухомъ какъ шмель жужжите. Куда это Матрешка запропастилась? Пойти ее поискать.
Дунька хотла встать. Обжигало удержалъ ее.
— Посидите еще немного. Дайте поговорить съ вами, сказанъ онъ.
— Да вдь вы чортъ знаетъ что говорите. Даже слушать тошно, отвчала Дунька, сдаваясь на просьбу обжигалы и опускаясь опять на скамейку. — Давайте тогда хоть папироску, что-ли.
— Сдлайте одолженіе, выхватилъ обжигало коробку съ папиросами изъ кармана и, открывая ее передъ Дунькой, прибавилъ:- Я давно-бы предложилъ, но не зналъ, что вы курите.
— Курю иногда, коли ежели въ мужчинской компаніи, отвчала Дунька, закуривая папиросу и откладывая въ сторону тюрюки съ гостинцами. — Ни карамелекъ не могу сть, ни орхи не грызутся, прибавила она. — А все оттого что пива хочется выпить.
— Можно приссть около васъ, Авдотья Силантьевна? спросилъ обжигало, все еще стоявшій до сихъ поръ.
— Всмъ сказала-бы, что можно, а вамъ скажу, что нельзя. Не стоите вы этого. Я просила пивка купить, а вы не купили.
— Посл завтра я васъ пивомъ угощу. Посл завтра праздникъ, вы не будете работать и я васъ угощу и даже самъ съ вами выпью.