В дальних плаваниях и полетах
Шрифт:
Что и говорить, любого из подвигов, которыми наделил его Джек Лондон, было достаточно, чтобы видеть в Харнише незаурядную личность и пожелать встретиться с ним. А главное, человек этот был спутником романиста. Не Харниш ли дал ему сюжеты увлекательных северных новелл?
— Хорошо, я сведу вас к Харнишу, — сказал Беннет и вдруг понурился, лицо его вспыхнуло. — Бога ради, не подумайте, что это вроде хигерской приманки… Харниша все знают, он уважаемый человек.
«Мало кто называл Элама Харниша иначе, чем «Пламенный». Имя это было дано ему в первые дни освоения новой страны, так как у него была привычка поднимать своих товарищей с постели криком: «Эй, вставайте! День пламенеет!»
…Элам
Никто не искал с таким упорством и выносливостью. Он сросся с этой страной. Другой страны он не знал. Цивилизация была сновидением далекой, прошлой, юношеской жизни. Поселки Сороковой Мили и Сёркл казались ему столицами. Он не только вырос в этой стране — он помог и создать ее; он создал ее историю и географию, а те, кто следовал за ним, писали о его переходах и наносили на карту проложенные им тропы.
Герои редко склонны превозносить геройство, но среди пионеров этой молодой страны он, несмотря на свой юный возраст, был признан первым и выше всех. По времени он опередил их всех. Энергией и выдержкой он их превзошел. Что же касается его выносливости, то, по общему мнению, он превосходил самого крепкого из них. Наконец, он слыл человеком прямодушным и честным…»
Так Джек Лондон описывал Элама Харниша.
Безвестному студенту Калифорнийского университета шел двадцать второй год, аляскинский герой был на одиннадцать лет старше. Они быстро сошлись, подружились и вместе ушли через Чилкут на Север, в Доусон. Было это в 1897 году. За несколько месяцев до того прибывший с Аляски пароход «Эксцельсиор» доставил в Сан-Франциско весть о сказочных богатствах долины реки Клондайк, а телеграф разнес эту сенсацию во все концы. Обезумевшие люди взахлеб пересказывали газетные небылицы: «Золото — на самой поверхности! Вытащишь куст, и с корней сыплются самородки!..» Не сотни, не тысячи, а десятки тысяч алчущих обогащения повалили на Север. Кипели страсти, сталкивались человеческие интересы, характеры, нравы, и на острую, обнаженную борьбу взирал наблюдательный молодой американец, будущий знаменитый романист, которому сопутствовал юконский старатель…
Сделав необходимую возрастную поправку и пытаясь представить себе облик Пламенного сорок лет спустя, я не без волнения шел с Беляковым и Беннетом на окраину Фэрбенкса.
— Вы говорили, что Харниш одинок, — сказал Михаил Васильевич нашему спутнику. — Он никогда не был женат?
Беннет отрицательно покачал головой.
— Полное совпадение с романом! — засмеялся Беляков. — Пламенный, помнится, избегал женщин, опасаясь, что любовь лишит его драгоценной свободы. Однако перед чарами Диди Мэзон, стенографистки, он не устоял. Произошло это в Калифорнии, когда Харниш стал миллионером…
— Вроде меня, — прервал Беннет. — Чистая выдумка! Кстати, дальше Сиэтла Харниш никуда не ездил. А будто он от женщин бегал, так это, скажу вам, вовсе на него не похоже…
Узкая улочка казалась вымершей. Мы остановились у низкорослой бревенчатой хижины с покатой крышей. Под окном стояла скамеечка. Позади хижины между грядками нежился пушистый рыжий кот.
— Возможно, хозяин отдыхает, — сказал Беннет и негромко постучал в окно.
Послышались шаркающие шаги, дверь скрипнула, и на пороге появился Элам Харниш — сутуловатый, сухонький, морщинистый, со светлым, как у младенцев, пушком на оголенной голове.
— О, вы из самой Москвы! Очень интересно! — воскликнул Харниш. — Читал в газете и в баре слышал. Я рад. Входите.
Единственная комната хижины, тесноватая, но хорошо прибранная, была обставлена простой старой мебелью. Подле плиты на полках покоилась хозяйственная утварь — кастрюли, сковородки, миски. У изголовья дивана стоял маленький пузатый шкаф. В углу, возле двери, висел медный рукомойник, обои под ним отстали и покоробились. Все свободное пространство на стенах занимали изображения красоток, вырезанные из журналов, газет, пестрых рекламных плакатов, прославляющих зубную пасту и сигареты «Воздушный шар», фотографии танцовщиц, укротительниц хищников и кинозвезд… По прихоти Харниша, в центре этого цветника оказался адмирал Нельсон в полной парадной форме; адмирал хмурился, и его единственный глаз глядел вопрошающе: «Как я попал в это общество?!»
Хозяин придвинул табуретки к столу.
— Меня мало кто навещает, забыли Харниша, — проговорил он и засуетился. — Вы не откажетесь от чашки кофе? Или желаете вина? Я пошлю соседского мальчишку, а?..
— Элам, я говорил своим землякам о твоем путешествии с Джеком Лондоном, они очень заинтересовались, — сказал Беннет.
Харниш задумался.
— Давно это было, целая жизнь прошла!.. Почти год были мы вместе. Странствовали, ну и золото искали, конечно, только пользы от этого не имели… Джек был настоящий парень. Не из той породы, что дрожат за собственную шкуру. Надо ли дрова поколоть, разжечь костер, похлебку сварить или там собакам дать корму — никакой работой он не гнушался. Лодкой здорово управлял. И лодка была у нас первый сорт…
— Называли ее «Юконская красавица»?
— А? «Юконская красавица»?.. Может быть, и так, позабыл я… Да, лодкой Джек управлял мастерски. А на переходах брал себе груз побольше, чтобы товарища облегчить… Помните вы историю Смока Беллью? Газетчик из Фриско, неженка, новичок, который бывалых северян обскакал?.. Держу пари — это Джек самого себя описал! Сильный, ловкий, упрямый — как есть Смок!.. Но была у него слабинка: виски, по-вашему — водка… А ведь знал, какой от этого вред.
Он открыл шкаф, перебрал стопку книг, приглядываясь к корешкам, и вытащил одну.
— Вот, видите, Джек написал: «Джон — Ячменное зерно». Вы, вероятно, читали, если интересуетесь приятелем моей молодости… Да, людям-то он рассказал, как алкоголь губит жизнь, а вот себя не уберег. Подумать только: ведь он умер совсем молодым, сорока лет!.. Нет, для меня алкоголь не существует, и в прежние времена к нему не тянуло… Смолоду я был бравый парень, любой мороз мне нипочем: спал под открытым небом, прямо на снегу, укрывшись меховым одеялом. Неудивительно: когда отмахаешь за день миль сорок, а то и полсотни, голый камень кажется мягче перины. Правда, меня силачом считали… Вы говорите, что я и сейчас герой? Смеетесь, конечно: хорош герой!
Харниш напряг вялые бицепсы и с легким покряхтыванием опустил руку.
— Что вы сказали, мистер Кватт? Я, видите ли, временами плохо слышу… Нет, на Аляске Джек книг не писал, но частенько доставал тетрадь и делал какие-то заметки. Большой был любитель слушать всякие истории, приключения: встретится интересный человек — Джека от него не оторвешь… А потом сидит с тетрадкой у фонаря и записывает. Не соображал я: к чему это? Ну, а когда прочитал его стори, понял, с каким человеком свела меня судьба.