В дальних плаваниях и полетах
Шрифт:
В памяти народной долго будет жить славный экипаж «Н-209» — Леваневский, Кастанаев, Левченко, Побежимов, Годовиков, Галковский. Всю свою жизнь посвятили они покорению Арктики и полярных морей, расцвету и прогрессу нашей авиации. Имена их присвоены школам и клубам, морским и речным судам, заводам, колхозам.
В конце сентября расстроенный и грустный Беляков провожал меня на аэродром. Я возвращался на родину, а ему предстояло всю зиму провести в Фэрбенксе, организуя поиски со стороны американского Севера.
— Сколько же времени будете вы в
— Если нигде не задержусь, недели две.
Редактор поглядел на меня глазами человека, давно уже позабывшего, что такое дальнее путешествие.
— Счастливого пути! — сказал Джон Беннет. — Пришлите из Москвы весточку Михаилу Васильевичу…
Сделав круг над Фэрбенксом, пилот положил «локхид» на курс — в Джуно.
Газета «Дейли Эмпайр» в Джуно ошарашила меня полуметровым заголовком: «Вероятно, Уилкинс разбился в Арктике?» Агентские корреспонденты, несомненно, поспешили передать эту весть в Нью-Йорк и, быть может, без вопросительного знака… Что за сновидение! Ведь утром я радировал в Москву из Фэрбенкса, что летающая лодка «Консолидейтед», закончив дальний рейс, опустилась на озере возле Аклавика. Неужели я ввел в заблуждение редакцию и читателей?
В номер гостиницы вошел незнакомый юноша.
— Гарри Стилл, из «Дейли Эмпайр», — отрекомендовался он.
— Откуда взялось известие об Уилкинсе, мистер Стилл?
— О да, у нас получилось неладно…
— Люди невредимы, все в порядке?
— О’кэй! Видите ли, канадцы из Эдмонтона радировали, что машина в Аклавик не прибыла, а горючее к тому времени у нее уже вышло. Не зная о посадке на озере, мои коллеги дали волю воображению. Завтра будет поправка.
— Никто не подумал, как отразится это воображение на близких Уилкинса, Кеньона и других членов экипажа?
— У нас утверждают, что публике нравятся флеши, сенсации, что без этого газета прогорит, а потому надо подстегивать интерес читателей, — ответил Гарри. — Хотя я только первый год работаю в прессе, у меня сложилось особое мнение на этот счет. Но меня не поддерживают.
Я переменил тему разговора:
— Что нового в вашем городе?
— Я и зашел, чтобы познакомиться с советским коллегой, а кстати рассказать интересную для вас новость, — мило улыбнулся гость. — На Кенайском полуострове обнаружено древнее русское селение… Нет-нет, это подлинный факт, оттуда сегодня приехали…
Действительно, тем летом, в 1937 году, землемеры, работавшие невдалеке от побережья Кенайского полуострова Аляски, наткнулись на остатки древнего русского поселения. При раскопках обнаружили более тридцати домов, построенных из бревен, кирпича, морской гальки, дерна. Специалисты определили, что поселку около трехсот лет. Значит, русские обосновались здесь еще задолго до времен Шелехова! Но как же возник поселок на Кенайском полуострове? Ответ я получил много лот спустя в книге советского ученого А. В. Ефимова: «Русское население появилось на Аляске примерно около 300 лет назад, в XVII веке… Возможно, что речь идет о четырех кочах, отделившихся от экспедиции Алексеева (Попова) и Дежнева в 1648 году и «пропавших без вести».
НА
Завершив трехсуточное плавание из Джуно, пароход «Аляска» подошел к причалу Сиэтлского порта. Спускаясь по трапу, я услыхал знакомый голос, выкликнувший мою фамилию. Неужели старый приятель Джонсон-Коханецкий, коммерческий представитель? Да, это был он. Джонсон суетился и хлопотал о багаже, поглядывая печальными и преданными глазами. Вид у него был пришибленный, жгутики усов грустно обвисли. Лишь изредка он автоматически, по привычке, горделиво вскидывал подбородок и пыжился. Близилась зима, и беднягу одолевали заботы: старшему, Джимми, пора купить пальтишко; Джонни нужен-теплый костюм, мальчик зябнет, стоя на углу с газетами; малыши Джозеф и Джекки прихварывают, а новорожденный Джерри напоминает о своих требованиях непрестанным криком… «Глoва нaкруг, дрогий сэр!»
Джонсон куда-то исчез и привел какого-то человека с блуждающим взором.
— Пане-сэр, мы устроим вам паблисити, — загорелся коммерческий представитель. — Это мистер Крокки, постоянный паблисити-мен авиационной компании. Через газеты и радио он делает популярность пассажирам…
Личность откашлялась и, приняв вид благородного отца из старинной трагедии, изрекла:
— Широкая пресса. Интервью на всех аэродромах…
— Я не признаю паблисити.
— Гарантированная популярность, сэр!
— В паблисити я не нуждаюсь, вам ясно?
— О пане, не отвергайте! — взмолился Джонсон, прижимая руки к сердцу. — Всякому джентльмену необходимо паблисити, слово гонoру, сэр! Почему вы не желаете?
— Долго объяснять, мистер Джонсон. Оставим это.
Изобразив обидное недоумение, паблисити-мен удалился.
Коммерческий представитель усадил меня в самолет. Что-то давно забытое и очень человечное ожило в его печальных глазах.
— Ну, прощайте, — сказал он. — Извините, что надоедал. Поедете через Варшаву — поклонитесь от меня родной земле…
В четвертый раз я пересек Соединенные Штаты от океана к океану. Из осенней мглы выплыл Нью-Йорк.
Угрюм и холоден гигантский город. Низко нависли плачущие облака. Потоки несут по асфальту мусор, окурки. На скамейках Сентрал-парка ежатся бездомные.
Трудовой Нью-Йорк пробудился. Людские ручьи текут к станциям метро, к остановкам автобусов и надземной дороги. Появились пикеты забастовщиков.
Вот и кинотеатр, где показывают советские фильмы «Последняя ночь» и «Депутат Балтики». Восьмую неделю демонстрируется «Последняя ночь», но и в этот ранний час у входа выстроилась очередь. В зале заполнены даже проходы. Внимательная тишина.
На экране матрос-коммунист убеждает солдат-фронтовиков не расходиться по домам, а сражаться против контрреволюции. Из солдатских рядов выступает бородач: «А правда — Ленин про землю говорил?» Матрос протягивает руку: «Честное слово большевика»!» Появляется английский перевод реплики, и рукоплескания прокатываются по залу.
Мой сосед, парень в морской куртке, вскочил.
— Слушайте! Вот настоящие люди! — гремит его голос.
Вместе мы выходим на улицу. Синие глаза парня сверкают.