В дальних плаваниях и полетах
Шрифт:
— Ночью увидим льды, — сказал капитан.
Журналисты не покидали радиорубку. За семидесятой параллелью, восточнее Гренландии, происходили большие события: «Таймыр» и «Мурман» вошли в гущу льдов, вновь сплотившихся вокруг станции «Северный полюс». Ни одно судно в это время года не рисковало забраться в ледяной массив Гренландского моря.
В радиорубке слышались сигналы УПОЛ: «Заметили на горизонте силуэты парохода. «Таймыр» это или «Мурман»? Зажигаем костер. Следите».
Минут через пять застучал вахтенный радист «Таймыра»: «Видим дым. Надеемся скоро выйти на чистую воду. Ошвартуемся
Кренкель ответил: «Немногим больше мили. Следите — зажигаем факел».
Не убавляя хода, «Ермак» продвигался в битом льду Гренландского моря. Каждые четыре часа расстояние до станции «Северный полюс» сокращалось на полсотни миль. Льдина тоже дрейфовала к югу и за сутки приблизилась к нам на семь миль.
«Хорошо видим ваш факел», — передали с «Таймыра».
«А мы — ваши прожекторы», — откликнулся Кренкель.
В Москве давно уже отзвучали двенадцать ударов кремлевских курантов, когда УПОЛ и радист «Таймыра» обменялись пожеланиями спокойной ночи.
Полярникам не спится; дважды разводили они огромный костер, и к небу взвивались языки пламени.
Ровно в шесть утра, как всегда, в эфире появилась УПОЛ, вызывающая остров Рудольфа. Федоров передал координаты станции; и сводку погоды. Полярники позавтракали. 19 февраля началось буднично, как и предыдущие двести семьдесят три дня.
«Давайте огни, факелы, мы подходим… Больше огней!» — требовали «Таймыр» и «Мурман».
Миновал еще час.
«Стоим у кромки, ясно видим станцию… Наши люди отправляются к вам… Привет героической четверке!» — весело отстукивали судовые радисты.
До чего хотелось нам присоединиться к морякам «Таймыра» и «Мурмана»! Они быстро двигались по сплотившимся льдам к поселку… А «Ермаку» оставалось пройти каких-нибудь сто миль — две вахты…
Звонок созвал нас к обеду. В кают-компанию вошел Шмидт.
— Я рад сообщить вам прекрасные вести, — торжественно начал Отто Юльевич. — Станция «Северный полюс» успешно выполнила задание. Только что полярники передали рапорт партии и правительству, затем последнюю радиограмму — «Всем, всем, всем!». Сейчас наши товарищи находятся на «Таймыре» и «Мурмане». Мы идем на соединение с ними.
Четверка полярников встречает моряков ледокольных пароходов «Таймыр» и «Мурман», прибывших для снятия персонала первой дрейфующей станции «Северный полюс».
Ночная темь сгустилась над Гренландским морем. «Ермак» подминает белые поля, льдины переворачиваются, глухо плюхаются и скрежещут у бортов. Ослепляющий сноп прорывает снежную завесу. Из радиорубки доносится дробный стук:
«3-а-ж-г-л-и п-р-о-ж-е-к-т-о-р. Д-а-й-т-е с-в-о-и о-г-н-и».
Еще полчаса-час, и мы увидим победителей полюса. Впервые за долгие месяцы они разлучены: двое — на «Таймыре», двое — на «Мурмане».
— Огонь на горизонте, — докладывает вахтенный.
Чуть видно желтое пятнышко… А вот и другое!.. Прожекторист «Ермака» трижды мигает, встречные
Мы — у семидесятой параллели. Озаренные нашими прожекторами, «Таймыр» и «Мурман» осторожно подходят к «Ермаку», сближаются с ним бортами. Уже перекинуты трапы, сюда нацелились юпитеры кинооператоров. Торопясь занять более удобное место для съемки, мчится фоторепортер Виктор Темин.
Вот и полярники — в черных шинелях и форменных фуражках арктических моряков. Парикмахер и горячая ванна преобразили недавних жителей дрейфующей льдины.
Подавая прощальные гудки, «Таймыр» и «Мурман» скрываются во мраке; их путь лежит на Мурманск. «Ермак» разворачивается и идет в обратный рейс — к Ленинграду.
Вместе с четырьмя полярниками на «Ермак» перешло несколько московских корреспондентов. Провожаю своего товарища Оскара Курганова в крохотную каюту боцмана, который еще в Кронштадте предложил мне верхнюю койку. Работать в каюте удобно: есть две табуретки и столик, на котором как раз умещается портативная пишущая машинка. Мы пишем коллективную корреспонденцию — «Встреча в Гренландском море». Уже далеко за полночь, но утром читатели узнают о свидании трех советских кораблей вдали от родных берегов.
Все, кроме вахтенных, отдыхают, но журналистам, конечно, не до сна: устроившись где придется, они пишут очерки и корреспонденции, которых ждут миллионы людей. Нам выпала счастливая участь — рассказать о замечательной экспедиции со слов ее участников.
Между корреспондентами идет соревнование: кто ярче, интереснее, обстоятельнее отобразит эпопею покорения Северного полюса… Четыре полярника почти ежедневно вели записи о жизни на льдине, Папанин — наиболее подробно. Если бы они предоставили свои личные дневники для опубликования!..
Привычка рано начинать трудовой день подняла их в тот час, когда на судне еще не началась утренняя суета. Мы с Кургановым зашли в каюту Папанина.
— Настало время подробно рассказать читателям о дрейфе, Иван Дмитриевич…
Он вытащил из вещевого мешка объемистый перевязанный пакет:
— Здесь мои дневники, можете использовать.
И вот мы сидим в боцманской каюте, листая летопись дрейфующей станции. Это пять плотных тетрадей. Дневник открывается записью от 21 мая: «В одиннадцать часов утра «СССР-Н-170» совершил посадку в районе Северного полюса…» Страница за страницей раскрывают необычайную жизнь на плавучей льдине, будни исследователей, их внутренний мир, радости и огорчения, волнения и тревоги, дружескую спаянность, споры и стычки.
Папанин отмечал всякие события — большие и малые. Вернувшись с ночного обхода, он снимал ледяные сосульки, наросшие на бровях, и, растерев окоченевшие пальцы, брался за карандаш:
«К вечеру я опять почувствовал себя плохо. Измерил температуру — 37,4. Петр Петрович дал мне две таблетки аспирина… В перчатках очищать металлические приборы от снега неудобно, а касаться их голыми руками — все равно что трогать раскаленное железо… Странное явление: нас постоянно клонит ко сну. Может быть, это действие полярной ночи? Но почему же я не наблюдал его прежде — на Земле Франца-Иосифа, на мысе Челюскин?.. Слышен сильный грохот, началось сжатие. Я вышел из палатки, кругом — вой, стон, треск».