В год огненной векши
Шрифт:
Служанки уже заняты были своими обычными делами. Раска стояла у печи и растапливала масло.
Увидев Забаву, она всплеснула руками:
– Да как же не позвала, сама одевалась! – возмутилась громко.
Княгиня только отмахнулась, спеша на крыльцо, чтоб успеть попрощаться с воеводой, но Раска остановила ее:
– Ты куда бежишь, княгинюшка? – ополаскивая руки, спросила она.
– Проводить хочу своих, увидеть еще разок, - кутаясь в платок ответила Забава.
– Так уехали они, еще затемно. Сам князь провожать
– Как уехали!
– на глазах девушки навернулись слезы обиды.
– Торопились больно, - отвечала Раска, вытирая полотенцем мокрые руки. – Решили до рассвета отправиться. Здесь земли наши, опасаться нечего.
– А князь?
– не поняла до конца Забава.
– Так не вернулся еще, - отвечала служанка, - хотя уж пора бы…
Рассуждения Раски прервал конский топот по деревянному настилу. Забава поспешила к двери. Во дворе дружинники уже спешились. Одни уводили коней, другие убирали оружие. Конюх держал под уздцы княжеского жеребца, а Всеволод, стряхивая с одежды пыль, о чем-то беседовал с воеводой.
– На-ка вот, князю подай! Вылетела! – недовольно ворчала Раска, протягивая Забаве белый чистый рушник и закрывая дверь за ее спиной.
Завидя вышедшую княгиню, дружинники расступились, пропуская ее к князю, который умывался, продолжая разговаривать с воеводой. Они стояли спиной, когда подошла Забава, и девушка услышала обрывки разговора:
– Не верь ему, знаешь ведь, ради кого приехал сюда бугровский князь, - говорил воевода, поливая из ковша на руки князю.
Тот, вымыв руки, вдруг скинул через голову пыльную рубашку, и ключевая вода из ковша полилась на его голову, плечи, спину.
Забава стояла, как завороженная этим зрелищем молодого сильного тела. Впервые подумав о том, как красив и силен ее муж.
– Знаю, - отвечал князь воеводе. – Потому и выехали на 2 часа раньше, чем было условлено.
Тряхнув головой, Всеволод привычно повернулся за полотенцем, не глядя взял его из рук Забавы и только утерев лицо понял, что перед ним жена.
Воевода тоже обернулся и молча хлопал глазами на Забаву. Наконец понял, что нехорошо так глядеть, отмер, и, поклонившись, пошел в дом.
Забава не смела поднять глаз на князя, который стоял перед ней без рубашки в одних портах, с мокрой головой. В дверь выглянула Раска и, кинув Забаве чистую княжескую рубаху, зашептала:
– В дом зови. Завтрак стынет.
Забава протянула князю рубаху, забрала мокрое полотенце.
– Доброго утра, - заговорил он наконец.
– И тебе доброго утра, князь. Я проводить хотела, увидеть еще разок своих родичей, да опоздала, - сказала она, чтоб только не молчать.
Всеволод быстрым движением надел рубаху. Ему тоже было неловко.
– Не стал уж будить тебя. Рано выехали. Сам до бора проводил, - ответил, подходя ближе и внимательно следя за тем, не отпрянет ли, не испугается.
Подошел так близко, что Забава почувствовала какую-то новую
Всеволод, глядя на жену свою, такую близкую сейчас и все же недоступную, подумал: «Сколько угодно серебра дал бы, чтоб узнать, что за мысли у нее сейчас в голове. Вот опять глаза спрятала. Душу показать боится. А все ж выдали тебя твои очи карие. Не было страха в них, и отвращения не было. Только любопытство девичье. Что ж… Пусть не соперник я Изяславу в росте и красоте, да и ты ведь не одними глазами смотришь».
Прервав его мысли, Забава, смущаясь, сказала:
– В гриднице стол накрыт, завтракать пора.
Когда Всеволод с Забавой наконец вошли в гридницу, там уже шумели дружинники. За трапезу никто не принимался – ждали князя. Завидев Всеволода, все притихли, и Забава порадовалась тому молчаливому уважению, с которым встречали суровые воины ее мужа.
Князь привычно сел во главе стола; справа к нему придвинулся Изяслав, слева сел Ратибор, которого благодаря природному уму и рассудительности приняли здесь как своего.
Забава хотела было устроиться на другом конце стола, да подскочившая Раска зашикала на нее и, вручив большое блюдо с пирогами, подтолкнула к столу. Забава поставила блюдо на стол и снова попыталась присесть, но служанка дала ей знак идти на кухню. Рассерженная княгиня на кухню пошла, но лишь для того, чтобы отчитать служанку. Только Раска ее опередила:
– То не пир ведь нынче! – запричитала она, не глядя на княгиню, ворочая в печи ухватом тяжелые чугуны.
– Жене хозяйничать надобно, угощать, приказать курник подать, творог, меду долить или еще чего. Неужто матушка не научила!
Слова Раски больно резанули по сердцу. Хотелось ответить резко. В родном доме была Забава всегда при отце и братьях, и никто не смел выпроводить ее из гридницы.
– Без матушки росла – некому научить было, - сказала, отвернувшись.
Раска тут же бросила свою работу, стукнула чем-то по столу, рушником стегнула вертевшуюся тут и начинающую прислушиваться девку-служанку.
– Прости старуху глупую, княгинюшка!
– сказала отчаянно, со слезами в голосе. – Не знала, прости бестолковую…
Забава только улыбнулась этой искренности и села завтракать на кухне.
В гриднице ели с охотой, не чинясь, попутно разговаривая о том, о сем, не касаясь серьезных дел. Когда позавтракали, отодвинули в сторону блюда и разложили на столе берестяные свитки, столпились над ними, что-то оживленно обсуждая.
Заметив, как заинтересованно смотрит на это через приоткрытую дверь Забава, Раска объяснила:
– Скоро рыба придет в северные моря. Наши на челнах да осиновках в море пойдут. Князь завсегда руководит.