В опале честный иудей
Шрифт:
Я выслушала галиматью об отсутствии справки, касающейся достоинств известнейшей антивоенной, антифашистской песни. Отметила совпадение: в 1965 г. отличился Свердловский райком, в 1988 г.
– Первомайский. Так что моя версия о партийном единомыслии не так уж беспочвенна. Как эстафета передавалось оно одним поколением коммунистов другому. Как болезнь на генетическом уровне.
Из-за засилья компартийных недоумков прожил жизнь поэт Ал. Соболев рядовым инвалидом. Со льготами (для него еще и урезанными) рядового нищего госиждивенца. Не услышал от «партии и правительства» (речевой штамп того времени) даже произнесенного вслух, публично - «спасибо», ни разу, нигде, никогда. Ни от одного партруководителя.
Ладно, по компартийным меркам не дорос
В связи с этим невольно вспоминаешь длинные, с верхнего до нижнего края газетной полосы, столбцы в каждом номере «Литературки» с именами награжденных писателей. Главным образом по причине «круглой даты», по принадлежности к Союзу писателей - им для получения наград никаких «набатов» не требовалось. Из определенного загона страны-тюрьмы на них поступало «наверх» представление.
С необходимыми стандартными данными. Вот и все. В подобной ситуации какое дело было распределителям наград до какого-то «кустаря-одиночки» по фамилии Соболев, живущего в изоляции где-то на отшибе... Пусть он хоть тысячу раз автор «Бухенвальдского набата»! В списках-то надлежащих его нет! Значит, и говорить не о чем! Не из близких -чужой... Не правда ли, какой удобный способ загонять в безвестность, замалчивать, вычеркивать, точнее - не заносить в анналы истории. А главное, способ бесшумный, уютно семейный, никому не известный. Благодать!.. И в согласии с «правдой партии»...
Ах, народ! Поклон его общему разуму, ибо он, народ, пропечатал, как пригвоздил: «В тихом омуте - черти водятся».
Если пофантазировать и представить себе референдум с вопросом: дать или не дать автору «Бухенвальдского набата» персональную, т.е. повышенную против обычной, пенсию?
– уверена, что миллионы тех, у кого от этой песни «бегали мурашки по коже», ответили бы утвердительно.
В 1975 г. Ал. Соболев стал пенсионером по возрасту. Рядовым. Персональную пенсию ему никто не предложил. Это явилось еще одним для него напоминанием, что он в СССР личность, заслуг не имеющая. Средний заработок его составил 275 рублей, пенсия - 120 рублей. Одновременно с ним оформил себе пенсию номенклатурный профработник областного масштаба. Ему, разумеется, назначили персональную пенсию - 165 рублей, так как целых сорок лет он носил в кармане партбилет. Чем не заслуга?.. «По заслугам каждый награжден»... Поставить рядышком поэта Ал. Соболева и областную номенклатуру и... застрянут слова-фальшивки в горле... конечно, если вглядеться глазами совести.
Не хочу врать и притворяться, убеждать всех, что оскорбительные «знаки внимания» были Ал. Соболеву нипочем, что все слетало с него как с гуся вода. Не забывайте, что это был очень больной человек. Понятно, он не плясал от радости, получая удар за ударом по больным нервам. Но в жизненной битве («Сраженье - это жизнь моя. Сраженье...»), такова была его натура, он становился крепче духом. Однажды он вдруг сказал: «Важно не само явление, а отношение к нему». Не знаю, принадлежит ли это умозаключение ему или он его позаимствовал, да не так уж это и важно. Дело не в авторстве, а в сути высказывания. А суть - своеобразная самозащита. Думаю, что он невольно искал и, очевидно, находил в себе силы и способы смягчать наскоки, хотела сказать - судьбы, но ведь правильнее - жестокие выпады ошалевших от ненависти двуногих с билетами ССП и КПСС. Прибегать к выручалке-амортизатору ему приходилось, увы, чересчур часто.
.. .Сто ливней, сто бурь, сто гонений и бед на сердце глубокий оставили след.
Дорога - проселок в холмах и буграх -шагай, если можешь стоять на ногах.
Жара нестерпима и даже в тени.
А ты свою лямку тяни да тяни.
Не жди ни похвал, ни посул, ни подмог: ты - сам себе лошадь и сам себе -
(Стихотворение «Поэт»)
Пожалуй, именно с 1965 г., когда ему было отказано в награде в связи с пятидесятилетием, он взял за правило отмечать дни своего рождения стихами. Почти каждый год. Вот о чем сказал он в стихотворении «Юбилейное». Оно довольно большое, основные мысли - в нескольких выбранных мной фрагментах:
Сегодня волей высшей власти мой день рожденья - юбилей...
Да, время пулею несется, чтоб пулей сердце поразить.
Ну, что ж, сегодня светит солнце,
И надо жить, и стоит жить...
Не знаю, сколько мне осталось до точки той,
до тупика.
Известно, есть на свете старость, есть обреченность старика.
Но не затем я поднял к бою кулак с отточенным пером, прийти чтоб к вечному покою покорным, сытым старичком.
Дел впереди -
край непочатый!
Осуществить хотя бы треть...
Нет, я - не рупор,
я - глашатай.
Мне не положено стареть.
А вот о чем думал он в другой день рождения:
Я отмечаю день рожденья своей рифмованной строкой.
Года - не к старости ступени и не дорога на покой.
Года - ступени восхожденья к мечте от суеты мирской, реки извечное теченье меж берегов в простор морской, полет не в темень, а к свеченью!..
А иначе
к чему рожденье?
А слава «Бухенвальдского набата» все это время ширилась и росла. Вот уже на гастролях в Париже Артур Эйзен, как рассказала мне его супруга, трижды на «бис» поет замечательную песню. Приехал на гастроли в Москву хор «Поющие голоса Японии».
Я это надолго запомню: концертные два часа - в Москве звучат «Японии поющие голоса»...
И вдруг - загудел над нами «Бухенвальдский набат».
И снова безвинно сожженные строились к ряду ряд...
Слова, в России рожденные, японцы, как клятву, твердят.
У них кулаки сжимаются, поют, сурово застыв.
Как эхо, в сердцах отзывается первый атомный взрыв: и небо на части расколото, и жадная тризна огня, и в прах Хиросима измолота, и ночь - среди белого дня...
Никем, кроме домашних, близких, не замеченное и потому никем и не отмеченное, прошло шестидесятилетие поэта Ал. Соболева. Нестихающим праздником была для него слава песни, самым дорогим подарком каждого дня, в том числе и дня рождения. Власти и братья-писатели единодушно промолчали по поводу очередной круглой даты поэта. Знали они, что делают ему больно? А как же! Но в этом-то и состояла для них вся прелесть момента; их маниакальная озлобленность против Ал. Соболева подпитывалась стойкой популярностью «Бухенвальдского набата». Навечным казалось его присутствие в жизни общества, он не смолкал. Соразмерно не убывала и исходившая из его успеха нетерпимость к его автору.
Как чувствовал себя Ал. Соболев в день шестидесятилетия? Я могла бы привести две бодрые, жизнеутверждающие строфы, которыми он обозначил свой очередной юбилей. Теперь - раньше этого не замечала - что-то мешает мне поверить спокойной легкости их содержания. Ведь положение его было более чем тяжелое: его не печатали, о нем молчали, к шестидесятилетию оформилось и уже не изменялось до конца дней статус-кво поэта Ал. Соболева: полная безвестность автора при международной известности его творения. Правда, с комическими, невероятными, анекдотичными, иначе не назовешь, «противовесами». Как-то раз в Озёрах тихим солнечным предвечерьем мы с Александром Владимировичем возвращались с прогулки. Дорога-тропинка шла мимо ряда окраинных домов. Еще издали увидели сидящую на придорожной скамейке женщину, стоящего рядом с ней мужчину, поглядывавшего в нашу сторону, в котором Александр Владимирович узнал знакомого рыбака. («Я рыбачком прослыл в округе, в озерном голубом краю...») Вероятно, рыбак сказал женщине, кто к ним приближается, потому что, когда мы поравнялись с беседующими, женщина поднялась со скамейки и стала креститься, отвешивая Александру Владимировичу поклоны в пояс... Сильно его смутила, а меня рассмешила. Он торопливо прошел мимо - растерялся.