В опале честный иудей
Шрифт:
Таков внешний рисунок события. Что же произошло в действительности? Ничего загадочного. В подходящий момент в полный голос забасили «телефонное право» и «телефонный сговор». Впрочем, здесь правильнее сказать «телефонное распоряжение», равное приказу. Директор издательства - номенклатура областная, ставленник горкома и обкома партии столицы, перед которыми он, конечно же, раболепствовал и угодливо заглядывал начальству в глаза, так вот, этот партийный угодник с ужасом обнаружил, что допустил промах - да еще какой! да еще перед кем!
– в глазах самого ЦК партии! По неосведомленности - ай-ай-ай!
– он приветил поэта не ласкаемого, оказывается, властной «верхушкой». И пришлось решать ему задачку небывалой сложности: бить ни в чем не провинившегося талантливого человека, да еще инвалида, или не бить? Что выбрать?
Он ведь успел убедиться, что
Но правдой было и то, что он, действующий вроде бы в согласии с законом и моралью, оказался неправ... перед сметающим все на своем пути произволом!
Встать, как и положено Человеку с большой буквы, горой за истинную правду? Так ведь не обойтись при этом без таких качеств, как самостоятельность и принципиальность! А откуда они у него?! Он, по восходящей линии, потомок, частичка того народа, который, как охарактеризовал Ал. Соболев,
...запуган он и безъязык, века не знающий свободы, под этим мрачным небосводом властям перечить не привык...
Ал. Соболев не стал требовать от «Московского рабочего» объяснений по поводу скоропалительного охаивания своей рукописи. Он прекрасно понимал, что вместо двух рецензий могут появиться двадцать две подобные: завистников-тьма! И избрал иной путь: обратился в суд «третейский», попросив выступить в этой роли непререкаемого авторитета в вопросах литературы члена-корреспондента АН СССР Л.И. Тимофеева, одного из руководителей Института мировой литературы имени Горького, ученого, по своему положению способного даже в сложившейся ситуации на независимое мнение. Ал. Соболев, таким образом, не побоялся предстать своим творчеством перед высоким судьей. Был убежден: такой влиятельной в литературной сфере фигуре незачем кому-то «подыгрывать», по чьей-то указке поступаться честью, своим именем. Пожалуй, правильнее предположить другое: Л.И. Тимофееву, тесно и повседневно соприкасающемуся с многообразием литературной жизни, было по-человечески интересно заглянуть в творчество автора нашумевшего произведения: «А что там - за “Бухенвальдским набатом”?» Так рассуждал он или иначе, но, не «озираясь по сторонам», не испрашивая совета у сидящих на Старой площади, он высказал положительное суждение о рукописи Ал. Соболева, сверх того - и о самом поэте, почувствовав явно одаренного человека в его стихах, охарактеризовал как привлекательную личность. (Я цитировала его отзыв в главе «Грехопадение».) Известный литературовед остался верен своей оценке, а она была очень высокой, лестной для Ал. Соболева: некоторое время спустя Л.И. Тимофеев вручил ему рекомендацию в ССП. Жаль, воспользоваться ею не довелось. А его слово было весомо! Хотя смотря для кого! Прямо скажу, не для тех, кто делал ставку на уничтожение Ал. Соболева как литератора. Поднаторевшие в ликвидации талантливых соперников, ополчившиеся на Ал. Соболева притронные советские писатели судили-рядили по-своему, с учетом конъюнктуры.
Опираясь на опыт партийных репрессий, великолепно ориентируясь в коммунистической действительности, они отлично понимали и предвидели бессилие Л.И. Тимофеева, бесплодность его усилий в защиту Ал. Соболева. Почитаемый партией и скованный ее все-таки обременительным вниманием, он, заметная величина в мире науки, не станет, полагали они, ввязываться, засучив рукава, в придуманную ими «драку» с Ал. Соболевым, ограничившись своим веским словом в его пользу. И не ошиблись.
Встретившись с Ал. Соболевым и увидев перед собой еврея, Л.И. Тимофеев, разумеется, мгновенно понял причину сфабрикованного конфликта между поэтом и издательством: зависть, сдобренная антисемитизмом. А когда он ознакомился с забракованной издательством рукописью, в нем заговорил литературовед, знаток в области языкознания, человек науки и просто человек, тронутый чистотой, честностью, добротой стихов, сочинить каковые, он это знал, мог только поэт, наделенный подобными свойствами души. По велению совести, по долгу ученого высказался он в поддержку, в защиту Ал. Соболева, человека бесспорно одаренного.
Правомерно ли было тогда ждать от Л.И. Тимофеева чего-то большего, скажем настойчивых конкретных действий на благо Соболева? В обстановке государственного антисемитизма? Нет! Он и так решился на поступок, суливший ему как минимум удар по самолюбию, хуже - «подножки» в делах. Его поведение в тех условиях можно было назвать мужеством. Он, в конце концов как все (и всё) в стране, зависел от
Что касается директора издательства «Московский рабочий», то он, ни минуты не раздумывая, примкнул, как я сказала, к стороне, за которой была сила. В данном случае сила безнравственная - произвол. Он струсил перед ядреными зубами властной стаи.
Шли годы. Не умолкал «Бухенвальдский набат». Популярности его конца не предвидилось. А его автор, поэт Ал. Соболев, продолжал жить-поживать без авторского поэтического сборника, и этому положению конца тоже не было видно. У многих членов ССП за минувшие годы повыходило по нескольку книг. Ал. Соболев нигде никогда не появлялся со своими стихами. Общественно-политические и литературно-художественные журналы помещали на своих страницах тематические подборки, знакомили своих читателей с новыми стихами поэтов... Регулярно выходил сборник «День поэзии»... Издавались поэтические антологии... Ни в одном из названных изданий имя «не-писателя» Ал. Соболева никогда не появлялось. Формальная причина вроде бы ясна, но не очень-то убедительна: в списках профессиональных литераторов ССП он не значился, следовательно, можно было на «законном» основании и не вспоминать о нем вовсе. Если бы не «Бухенвальдский набат», который не поддавался забвению, подобно неуходящей комете, немеркнущим светом ежедневно не напоминал бы о своем пребывании среди людей мира. И утверждал существование своего автора. И отгородиться от этого факта никакими справочниками было невозможно, как невозможно отрицать пребывание на небосводе солнца, повернувшись к светилу спиной.
Но именно таким способом вошло в жизнь поэта Ал. Соболева многолетнее, до конца его дней, замалчивание. Оно-то в итоге и принесло ему полнейшую безвестность.
Некоторые подробности сей грандиозной, но тайной, негласной акции, считаю, небезынтересны. Когда клевета о плагиате «Бухенвальдского набата» лопнула (я об этом рассказала раньше) и опорочить Ал. Соболева наскоро сочиненным враньем не удалось, решили облить его грязью с другой стороны. Чтобы предупредить, даже заранее погасить интерес к нему как поэту, в ход пошла новая выдумка. Не пуская стихи Ал. Соболева на страницы журналов и газет, воздвигнув непреодолимую стену-крепость перед его рукописями в издательствах, деятельные в борьбе с автором «Бухенвальдского набата» члены ССП плюс ВКП(б) и их соучастники из ЦК партии по секрету «оповестили» вдруг, что Ал. Соболев - «гений одной ночи», т.е., создав действительно замечательное произведение, он «выдохся», оказался ни на что большее не способен. Других хороших стихов у него нет. Из того, что есть, выбрать нечего: все из рук вон плохо! Потому-де он и «молчит»...
Отзыв Л.И. Тимофеева? А кто его видел? Кто о нем хоть что-нибудь знал? Он был навеки погребен в Московском горкоме... Конечно же, не получив огласки! Удивляться? Возмущаться? Стоило ли? Партия родная, «ум, честь и совесть советской эпохи», и не такие документы припрятывала, и не такие дела фальсифицировала.
Итак, Ал. Соболев «походил» некоторое время с ярлыком «гения одной ночи». А все-таки гений, а не дурак, и на том спасибо. И невольно думалось порой: такую незаурядную изобретательность и артистичность видеть бы в литературных трудах членов анонимного сообщества. Тех, помните, из «запева»: «Мы тебя прозевали...».
Он не стал предлагать свои стихи в «толстые» журналы после того, как в одном из них, ему, не члену ССП, порекомендовали сначала получить «добро» у литконсультанта. А потом - «милости просим» для публикации. Не имея представления о порядке работы над рукописями в журнале, Ал. Соболев отнесся к высказанному предложению как к чистейшей формальности, не более. С первых же слов разговора с консультантом он понял, что над ним посмеялись, оскорбили, встретили не как автора прославленного произведения, а словно малообещающего дебютанта в литературном творчестве.
Какими средствами должен был он восстановить в данном случае справедливость? Учинить погром в редакции журнала? Дать, кому следует, по физиономии, защищая свои достоинство и честь? Не раздумывая, ничего не взвешивая, так вот сразу ослабить тормоза? Оказаться во власти импульса?.. Все это соответствовало натуре больного поэта. Но, наверно, Богу было угодно хранить его и вразумлять в критических ситуациях. Не знаю, плохо себе представляю, каким усилием воли, главное - разума, он сдержался.