В опале честный иудей
Шрифт:
...стал я безмерно богат, когда впервые ударил мой «Бухенвальдский набат».
И если от страшной напасти мир защитить помогу...
Какое другое счастье себе пожелать могу?
Это. как понимаете, тоже из свода правил жизни «Золушки».
...Чарующе прекрасен мир природы. Сладостны, незабываемы встречи с ней, погружения в нее. Но поэт возвращался в мир людей, в котором жил, судьбой которого был озабочен.
Почему он с горечью признается: «Живу я словно на войне. к броску поднялся из траншеи»? Об этом в следующей части рассказа об Ал. Соболеве, которую я. основываясь только на неопровержимых фактах, назвала...
ДВАДЦАТЬ СЕМЬ ЛЕТ С КЛЯПОМ ВО РТУ
Забраковав
О размахе операции - «мы тебя прозевали, но голову поднять не дадим» - правильнее всего судить по ее результатам. А они, в общем виде, породили и явили миру особый в истории культуры феномен - нелепый, уродливый, постыдный: полнейшую безвестность автора при международной известности произведения, им созданного. И самое страшное состояло в том, что преступными, противоправными действиями партийная опричнина сделала Ал. Соболева мертвым поэтом при жизни: на протяжении двадцати семи лет (со времени появления «Бухенвальдского набата» до самой смерти) поэта заставляли молчать, отказывая в публикации других произведений, вынудили двадцать семь лет работать «в стол». Вдумайтесь: большую часть творческой жизни!.. Давайте отдадим должное силе духа и несгибаемой воле автора «Бухенвальдского набата»... Не всякий смог бы вынести изнурительную, издевательскую пытку, растянутую почти на три десятка лет.
Итак, уделом Ал. Соболева, пожизненной карой за «Бухенвальдский набат» стало замалчивание.
«Великий почин» сделал уже упомянутый мной Егор Исаев. Заведуя отделом поэзии издательства «Советский писатель», он вернул Ал. Соболеву рукопись сборника стихов с рецензией, которая живого места не оставила на стихах автора «Бухенвальдского набата». Все непоправимо плохо, как говорят, зацепиться не за что. Егор не спорил с рецензентом: чем хуже - тем лучше... Он отправил рукопись автору и наглухо захлопнул перед ним двери издательства.
Из этого можно сделать вывод о добротности рукописи Ал. Соболева. Будь она действительно слабой, ее, скорее всего, кое-как «подлатав», выпустили бы в свет... Зачем? А чтобы скомпрометировать сочинившего «Бухенвальдский набат», чтобы любой и каждый мог убедиться в его творческой несостоятельности.
Во избежание ненужных сомнений считаю необходимым ответить на вопрос, который может возникнуть после моего рассказа о неудачной попытке Ал. Соболева выпустить сборник стихов в издательстве «Советский писатель»: а что если он действительно сунул в будущую книгу первые попавшиеся под руку стихи, недоработанные, «сырые»? Встречный вопрос: а какая была в том нужда - опорочить себя, себя, сумевшего удивить и покорить миллионы людей своим произведением-шедевром? «Бухенвальдский набат» налагал на поэта особую, высокую ответственность за поэзию, которую он собирался представить на суд людей. Да он просто обязан был подтвердить, укрепить веру в свой поэтический дар, относиться к созданию новых произведений придирчиво, взыскательно.
Мне не нужны стихов потоки.
В другом желанье я окреп: рождайтесь вы, рождайтесь, строки, необходимые, как хлеб.
С такой внутренней установкой о халтуре не помышляют.
Существовал еще один - «домашний» контроль за стихами Ал. Соболева.
Скорее интуитивно, чем с позиций науки (я не специалист в области языковедения), я почти всегда безошибочно подмечала отдельные «не то» в его «с пылу, с жару, горячих» стихах. Поначалу, признаюсь, он не очень-то вежливо и одобрительно встречал мое неизменно корректное и только совещательного характера вмешательство в свое заветное - в творчество. Однако практика скоро заставила его терпимее внимать моим, в общем-то нечастым, замечаниям. В подтверждение своих «редакторских данных» скажу: даже в «Бухенвальдском набате» есть отредактированная мной строка, вернее по моему предложению переделанная. Поэта для этого необходимо было «столкнуть», если можно так выразиться, с мысли, на которой он «застрял», которая ему не подчинилась в стихе. Я говорила ему то, что мне казалось более подходящим, в прозе. Этого было достаточно: он моментально одевал мою прозу в чрезвычайно удачный поэтический «наряд».
Мыслимо ли, чтобы я, зная огромный разносторонний творческий потенциал Ал. Соболева, позволила ему нести в издательство «сырой» материал?! Да ни в коем случае! Тут я твердо стояла на страже его реноме.
Поразмыслив, Ал. Соболев воспринял возврат рукописи своих стихов «Советским писателем» как часть акции «прозевали, но голову поднять не дадим». Но он не знал ее масштабов, понятия не имел о числе в ней задействованных особей, глубине их нравственного падения, избранной ими стратегии в «боевых» действиях против него. Им было все равно, что он - борец за мир. Они привыкли смотреть на защиту мира как на некое обязательное пропагандистское мероприятие, целью которого было одурачивание и советского народа, и капиталистического окружения для прикрытия сумасшедшей гонки вооружения. Я об этом уже говорила. Делать вид, что озабочены тревогой за мир на Земле, было модным ритуалом для двурушников из ССП и ЦК партии. Это входило в комплекс партийного единомыслия: негласный закон, объединяющий волков по законам стаи. Что для них в таком случае был какой-то новоявленный борец за мир, в подлинность миротворческих убеждений которого им удобнее было не верить? Если докопаться до сути, то такой субъект - помеха в осуществлении маниакальной идеи мирового коммунизма. А раз так - помеху прочь с дороги. Стыд за преследование инвалида ВОВ? Ну, это, знаете, слишком тонкие эмоции для визгливых приспособленцев. И нечего удивляться их раскованности в действиях против Ал. Соболева.
Не сомневаясь, что сборник его стихов имеет право увидеть свет, Ал. Соболев, пополнив рукопись новыми стихами, большей частью лирическими, предложил ее издательству «Московский рабочий». Директор издательства, который, по-видимому, ничего не знал о заговоре против Ал. Соболева, принял его дружелюбно, как и полагалось встретить автора «Бухенвальдского набата», оказавшего скромному по значению издательству честь выпуска в свет своей первой книги. Ее срочно включили в план изданий следующего года с отличной аннотацией.
Но как только этот план был обнародован в виде небольшой книжки и, значит, стал доступен вниманию любого и каждого, в том числе и бдительных «друзей» Ал. Соболева, рукопись, сопровождаемая двумя невесть откуда взявшимися разносными рецензиями, скорее всего заказными, была возвращена издательством автору почтой; что примечательно, ее получение приурочили к какому-то общему празднику. Мелкая пакость с целью побольнее уколоть. И дополнительный штрих к моральному облику писателей-членов партии. Помню, Александр Владимирович рассмеялся, подметив эти жалкие потуги посильней напакостить, и погоревал об отсутствии на «праздничном подарке» бантика из красной ленточки.