В водовороте

Писемский Алексей Феофилактович

– Мне ж пишет о том мой приятель, который телеграфировал тогда по просьбе князя из Парижа о княгине, - присовокупил он и в доказательство подал Елене письмо, в котором все было написано, что говорил Жуквич.

– Я почти ожидала этого заранее...
– проговорила Елена как бы спокойно.
– Князь всегда очень любил жену свою, и почему думал, что разлюбил ее, удивляться тому надо!.. Они совершенная ровня и пара!

– Сам ж, может быть, заблуждался! Мало ли что бывает!
– подхватил, пожимая плечами, Жуквич.

–

Да, но в этом заблуждении он бы должен поостеречься заблуждать других...

– О, конечно ж!
– воскликнул Жуквич.
– Я сам вот прямо вам говорю, что я тож человек женатый!

– Но как же вы хотите жениться на мне?
– воскликнула Елена.

– Браком гражданским!
– отвечал, немного потупясь, Жуквич.

– С тем, чтоб и к вам жена ваша приехала и выгнала меня?..

– О, нет ж!.. Моя не приедет!
– произнес с каким-то самодовольством Жуквич.
– Она имеет много детей от другого и ко мне не захочет воротиться.

– Ну, а сам кто вы такой?
– спросила вдруг его Елена.
– Потому что я совершенно убеждена, что вы вовсе не тот человек, за которого себя выдаете...

При этом вопросе Жуквич на короткое мгновение смутился.

– Да, я ж не тот, что я говорю!
– сказал он после недолгого молчания.

– Кто же вы такой?
– повторила Елена.

– Я?..
– начал Жуквич и приостановился на несколько времени.
– Я ж висельник сорок восьмого года и теперь существую под другою фамилией. В сорок восьмом году [63] я был повешен!..

И с этими словами Жуквич проворно развязал свой галстук и раскрыл воротник своей рубашки. Елена увидела у него на шее довольно большой шрам, показавшийся ей как будто бы в самом деле происшедшим от веревки.

– Но как же вы спаслись?
– проговорила она, смотря ему прямо в лицо.

– С помощью ж добрых товарищей и некоторой собственной смелости!.. отвечал Жуквич.

Елена продолжала не спускать с него глаз: сделанное им открытие еще выше подняло Жуквича в глазах ее.

– Да доверьте ж мне, панна Жиглинская!..
– воскликнул между тем он. Вы ж удумали посвятить себя вместе со мною польскому делу!

– Удумала!
– проговорила Елена.

– Так разве ж можно, быв так близко к вам, не поклоняться вашей красоте?.. Разве ж вы, панна Жиглинская, не знаете ваших чарующих прелестей? Перед вами быв, надо ж или боготворить вас, или бежать от вас!..

Елена мгновенно вся покраснела и сделалась сумрачною.

– Очень жаль это!..
– заговорила она.
– И я, признаюсь, в этот раз гораздо бы больше желала быть каким-нибудь уродом, чем красивою женщиной!

– Для чего ж то?
– воскликнул Жуквич.

– Для того, чтобы вы тогда относились ко мне по сходству наших убеждений, а не по чему иному... Я собственно с любовью навсегда покончила: мое недавнее прошедшее дало мне такой урок, что я

больше не поддамся этому чувству, и, кроме того, я убедилась, что и по натуре своей я женщина не любви, а политики.

– Но любовь ж не помешает политике!
– возразил Жуквич.

– Напротив, очень помешает!
– продолжала Елена.
– Шиллер недаром выдумал, что Иоанна д'Арк до тех пор только верна была своему призванию, пока не полюбила.

– Нет, эта фантазия поэта совершенно несправедливая!
– возразил ей Жуквич, и лицо его приняло весьма недовольное выражение, так что Елена несколько испугалась этого.

– Вот видите, как нехорошо быть красивой собой!
– проговорила она.
– Вы теперь будете недовольны мною и, может быть, даже постараетесь отстранить меня от нашего общего дела.

– О, нет, зачем ж?
– возразил он ей.

– И не отстраняйте меня!.. Я буду вам полезна!
– сказала Елена с чувством.

– Да знаю ж это я!
– воскликнул и Жуквич с чувством.

VIII

С Елизаветой Петровной после того, как Елена оставила князя, сделался легонький удар. Услыхав от Елпидифора Мартыныча, что у князя с Жуквичем была дуэль, она твердо была убеждена, что Елена или приготовлялась изменить князю, или уже изменила ему. Главным образом в этом случае Елизавету Петровну беспокоила мысль, что князь, рассердясь на Елену, пожалуй, и ей перестанет выдавать по триста рублей в месяц; но, к великому удивлению ее, эти деньги она продолжала получать весьма исправно. Достойный друг Елизаветы Петровны, Елпидифор Мартыныч почти всякий день посещал ее в болезни и пользовал ее совершенно бесплатно. В своих задушевных беседах с ним Елизавета Петровна каждый раз превозносила князя до небес.

– Это ангел, а не человек, - ей-богу, какой-то ангел!
– говорила она почти с удивлением.

– Именно, что ангел!
– подхватывал Елпидифор Мартыныч, тоже, как видно, бывший очень доволен князем.

– Но как его-то, голубчика, здоровье?
– продолжала Елизавета Петровна со слезами на глазах.

– Что здоровье!.. Тело еще можно лечить, а душу нет, - душу не вылечишь!
– отвечал Елпидифор Мартыныч грустным тоном.

– Стало быть, он все еще любит ее, мерзавку?
– спрашивала Елизавета Петровна.

– Кажется, что любит!.. О ребенке, главное, теперь беспокоится. Приказал было мне, чтоб я каждый день заезжал навещать малютку; я раз заехал... мальчик уже ходит и прехорошенький.

– Ходит?
– переспросила с чувством Елизавета Петровна.

– Месяца с два, как ходит!.. Говорю Елене Николаевне, что "вот мне поручено навещать ребенка".
– "Это, говорит, зачем? Вы видели, что он здоров, а сделается болен, так я пришлю за вами!" Так и не позволила мне! Я доложил об этом князю, - он только глаза при этом возвел к небу.