Вадбольский 4
Шрифт:
Некоторые инвалиды и без зелья свернут молодого парня в бараний рог, а с зельем так вообще готовые коммандос и краповые береты. А я ещё подстегну и регенерацию…
Софья Павловна встретила меня на первом этаже, глаза испуганные, взгляд бегающий, спросила тонким голосом:
— Хоть чаю-то попьёте?
Я бросил взгляд на её сочную грудь, кивнул.
— Да, не откажусь. Можно кофе, если есть!
Она улыбнулась с облегчением, обернулась и крикнула тонким голосом:
— Глашка!.. Быстро кофий в малую гостиную!
У
Да что такое, уже, оказывается, задрал ей подол на голову и тискаю в ладонях белые сочные ягодицы, такие же безукоризненно гладкие, как туго надутые воздушные шары, как же трудно сосредоточиться на работе в пользу Отечества мыслящему человеку…
Но до чего же приятно, когда ты умный, и когда ты всякий, это весьма похвально. Я даже глаза закрыл, когда подошла сладкая судорога, сжала там какие-то железы, не царское дело знать подробности, но и так ясно, что жизнь хороша и жить очень даже хорошо, когда ты умен, и когда ты хорош, как скотина, это в оправдание скотскости называется разноплановостью и разносторонними интересами.
Раскрасневшаяся Софья выпрямилась, повернулась ко мне и уткнулась лбом в грудь. Я поцеловал её в макушку, она застенчиво прятала лицо.
— Что я делаю, что я делаю… Я не такая, правда…
— Всё хорошо, — заверил я, — даже прекрасно. Появлюсь через недельку. Только проследите, чтобы Сергей Сергеевич принимал ту микстуру, которую я ему оставил.
— Всё сделаю, — пообещала она. — Всё, как вы скажете!
Глава 7
Автомобиль снова оставил во дворе дома, охраннику на воротах велел присматривать, а то ходят тут мимо забора всякие с арестантскими рожами, будто и не Петербург, а какой-то Лондон.
Шаляпин, правда, бдит лучше, всё видит и всё замечает, но посторонним о его существовании знать не обязательно. Я прошёлся по дому, показался слугам, а потом по-быстрому в свой кабинет, заперся и сразу к пространственному пузырю.
В имении никто не удивился моему появлению, я же всего несколько часов отсутствовал.
Спустился во двор, Тадэуш вышел навстречу, чисто одет, выбрит до синевы, смотрится молодцевато, хвастливо бросил вытянутую ладонь к виску.
— Ваше благородие! Едем щас, аль завтра после завтрака?
— Куда?
Он отрапортовал бодро:
— В Лицей!.. Её сиятельство изволили напомнить, у вас там что-то такое важное?
Я вздохнул.
— Ах да, верно. Турнир и экзамен. Нет, сперва экзамен, будь он неладен… Щас выпью кофе и поеду. Но ты оставайся, я сам поведу. Ты нужен здесь!
Он ответил твёрдо:
— Её сиятельство
Голос его был полон решимости, глаза смотрят в упор. Я даже смешался от такой наглости, кто здесь хозяин, какое тут сиятельство может распоряжаться, щас всех вздерну, я тут венец творения и царь зверей, но посмотрел в его бледное лицо и преданно вытаращенные глаза, ощутил прилив некого стыда.
Блин, как же они обо мне беспокоятся и берегут, готовы ухватиться за приказ даже женщины, чтобы только окружить меня добавочной охраной!
Добавочной, потому что Мата Хари всё равно будет сопровождать меня до самого Лицея и подстраховывать сверху.
— Ну, — пробормотал я, — если её сиятельство так распорядились… то ладно, даже не представляю, зачем она так велела. Чемоданы у неё прегромадныя, тащить вам.
Он с облегчением выдохнул, понял, что гроза миновала.
Любаша, уже заранее предупрежденная, собрала на стол так, словно отправляюсь на войну с печенегами, выставила огромное блюдо с запеченным поросёнком, курами в непонятном соусе, парующими пирожками с мясом, метнулась за кофейником, в это время распахнулась дверь со стороны спальни Сюзанны.
Мой финансовый директор вышел сияющий, в новом платье, причёска вроде бы та же, но кудри закручены как-то иначе, в ушах новые серьги, на груди новый кулон с крупным изумрудом, на губах победная улыбка.
Я вскочил, поцеловал ей руку, отодвинул стул, придвинул и, поклонившись ещё раз, так, на всякий случай, вернулся к своему месту.
Похоже, Сюзанна проголодалась не меньше меня, лопаем оба с аппетитом, не мешая друг другу пережёвывать и переваривать. На её аристократически бледных щеках появился сперва робкий румянец, потом расцвёл, как роскошные маки, в глазах добавилось блеска.
Поросёнка мы ухомякали почти поровну, с курами она спасовала, а пирожки я начал было сам, но Любаша поставила перед нами кофейные чашки, перед Сюзанной её аристократически крохотную, передо мной мою объёмную плебейскую, начала называть и её кофейной, неважно, что из неё раньше пили компот.
— Вы ликуете, — заметила Сюзанна, наблюдая как Любаша наполняет чаши густой коричневой жидкостью, — никогда не видела у вас такого вдохновленного лица. Видно, всю ночь готовились к сессии! Воспаленные глаза, тёмные мешки, пересохший рот…
— А-а, — сказал я, — это я по вам страдаю, Сюзанна.
— Да? — спросила она с интересом. — А что вам мешает…
— А, может, я хочу потерзаться мукой сладкой? — сказал я. — Бывает, увертюра интереснее самой пьесы!
Она запнулась, посмотрела с интересом, потом на лице проступила лёгкая обида, но тряхнула головой и заявила с оптимизмом:
— Зато в Лицее отдохнёте! Там же столько возможностей!.. Выбить зубы!.. Повозить мордой по стеклу!.. Сломать руку! Назвать всех свиньями лохматыми и дождаться вызова на дуэль! Щасте-то какое!