Вадбольский 4
Шрифт:
Император прошёлся по кабинету, злой и напряжённый, вид такой, словно сейчас разбросает мебель, никто же не видит, можно спустить пар.
— Ладно, — прорычал он зло. — Установить за ним негласное наблюдение!.. При любом подозрении, если близок к социалистам или, боже сохрани!.. к анархистам, немедленно принять меры!
Апраксин поклонился, принимая приказ, но уточнил:
— Какие, ваше величество?
Император чуть поперхнулся, сказал зло:
— Проверить насчёт преступных связей! Хорошо бы доказательства, чтобы суд вынес верное решение! А все его наработки
Апраксин поклонился.
— Будет сделано, ваше величество.
Он вылез из кресла, удалился неслышными шагами, император обвел кабинет раздражённым взглядом. Мне показалось, что вот сейчас, оставшись в одиночестве, он достанет из шкафчика бутылку с коньяком, нальёт в гранёный стакан и сразу же осушит до дна, а потом нальёт снова, вон какой здоровенный, для него и бутылка, что слону дробина, но нет, же не пьет, не курит и от работников своего кабинета требует такого же поведения.
Эх, ваше величество, быть хорошим и честным человеком — это хорошо, но так мало для правителя!
Глава 2
Дальше я не стал смотреть, переключился на Мату Хари, она уже парит над городом, то поднимаясь выше, то падая до верхушек деревьев, если ей кажется, что мне угрожает опасность. Репрессии не слишком беспокоят, с социалистами связываться не собираюсь, супротив самодержавия тоже не замышляю, у нас если что и началось бы, то одной гильотиной не отделаемся, русский бунт не только бессмысленен и страшен, он ещё и контрпродуктивен.
А Николай Первый в самодурстве не замечен, у него всё строго по закону. Ну, а что законы не весьма, так не один он виноват. Вон Франция жестоко и кроваво пустила всю аристократию под топор только за то, что аристократы, палачи не успевали рубить головы, пришлось изобрести гильотину, Россия никогда не знала таких масштабов истребления. Но Франция вышла из развалин с фениксом Наполеоном, а от России, боюсь, так и останутся обломки, которые подгребут жадные соседи.
Я так задумался, что не заметил, как подъехали к проходной Лицея. Охранники вылезли вместе со мной, молча ждали, что вот исчезну за воротами, а они с чувством выполненного долга сядут в автомобиль и быстро вернутся к своим более понятным обязанностям.
Я отыскал взглядом свой автомобиль на стоянке, телохранители тут же двинулись следом.
Я бросил на заднее сиденье золотую саблю в ножнах, сказал строго:
— Бдите!.. Государь император изволил пожаловать, так что это не просто оружие… а чё-то большее!.. Я скоро вернусь.
Сюзанна, как чувствовала, метнулась навстречу, только каблучки дробно застучали по булыжнику, вся взволнованная, испуганная и трепещущая, словно бабочка в предчувствии грозы.
— Вадбольский!
— Всё кончилось, — ответил я гробовым голосом. — Вы все дела закончили?
— Вадбольский, пожалуйста, без ваших пошлых намёков!
— Можете ехать? — уточнил я.
— Давно. А как у вас…
— Дорога длинная, — остановил я вопросы. — Расскажу.
Она чуть оттопырила локоть, это молчаливое позволение взять её двумя пальчиками, так и вышли за пределы лицейской стены, но от колясок
— Ваше сиятельство…
Она замедлила шаг, взглянула на меня в нерешительности, всё понятно, вспомнила, что ехать со мной неприлично незамужней барышне, сказала со светской улыбкой:
— Да-да, но на этот раз езжай за нами, а меня барон отвезет в имение…
Ну, наконец-то, подумал я, уже не боится, что буду приставать с неприличными разговорами, а то и остановлю автомобиль на безлюдной дороге и начну её щупать за всякие и разные места.
Но не успели сделать пару шагов к моему автомобилю, как услышал быстрый голос Маты Хари:
— Лапочка сообщает, к нашему имению прёт большой отряд наёмников, а следом выдвигается гвардия Карницкого.
Я дёрнулся, холод прокатился по затылку и ушёл по хребту в ноги.
— Мата, — сказал я, — срочно в имение. Нет, сперва в дом на Невском.
— Успеем? — уточнила она. — До имения шесть-восемь часов. Или гвардейцы сумеют продержаться до нашего прибытия?
— Увидим, — ответил я.
Сюзанна что-то ощутила, женщины вообще чувствительнее людей, взглянула огромными тревожными глазами.
— Барон?
Я сказал смущённо:
— У меня как бы обязательства перед вашим отцом бдить и охранять. От всех, даже от себя. Очень не хочется, моё сердце просто рвется, но лучше вам вернуться в имение с Антуаном. Так ни одна собака не гавкнет.
Она сказала обиженно:
— Барон, вы так печетесь о моей репутации?
— Пекусь, — согласился я, — даже горю.
Я бросил взгляд в сторону моего автомобиля, возле него двое телохранителей из императорской стражи.
— Антуан, иди за мной.
Он оглянулся на Сюзанну, та, нечего не понимающая, что вдруг случилось, кивком разрешила, а когда мы с Антуаном подошли, я торопливо достал из автомобиля золотую саблю с такой же роскошной золотой перевязью, сунул ему в руки.
— Отдашь графине. Она знает, где её пристроить в особняке. А я подъеду позже, у меня тут небольшое, но очень-очень срочное дельце.
Он вздрогнул, я вижу с каким трепетом принял драгоценное оружие обеими руками, а я сел в свой авто и, уже не оглядываясь на ничего не понимающую Сюзанну, быстро вырулил на улицу.
Но успел увидеть, как гвардейцы, будто два огромных голема, последовали за испуганным Антуаном, Сюзанна в тревоге отступила к автомобилю и прижалась к нему спиной.
Невский проспект принял меня, как родного сына, прекрасная дорога, высокие дома заслонили от противного ветра, город аристократически чист, прям и полон хороших манер.
Я загнал автомобиль во двор, бегом поднялся в особняк. Сердце дрогнуло, на что лишь озлился, да что я такое, что уже боюсь встречи с этой сварливой дурой, сестрой Василия Игнатьевича? Да попадись она мне сейчас, с дороги все малость вздрюченные, я объясню ей всю марксистскую диалектику, но увидел лишь горничную, что тут же присела в книксене достаточно умело, чтобы полушария молодой груди виднелись в наилучшем дразнящем ракурсе.