Вечный огонь
Шрифт:
Да, дело было опасное. Но мы хорошо знали начальника разведки и контрразведки, который всегда смело шел навстречу опасности и добивался успеха. У этого двадцатипятилетнего парня из Логойского района было горячее сердце и трезвый ум. Мы были уверены, что и это поручение Рудак выполнит успешно.
Я написал письмо Кабакову. В нем говорилось:
«Уполномоченный Центрального Комитета Компартии Белоруссии гарантирует твердое ходатайство перед советским судом о смягчении наказания за ваши тяжелые преступления перед Родиной, если
1. Немедля перейдете со своим отрядом на сторону партизан, предварительно уничтожив или арестовав тех из своих подчиненных, которые не согласятся перейти к нам.
2. Перед переходом отряд должен провести боевую операцию в Ново-Борисове или его окрестностях с тем, чтобы нанести возможно больший ущерб гитлеровцам. План операции должен быть согласован и утвержден мною.
Если вы не согласитесь на эти условия, то считайте, что тем самым подписали себе смертный приговор».
Рудак свернул письмо вчетверо, спрятал листок под подкладку шапки и направился в город, прихватив с собой партизан Бориса Качана и Артура Ржеуцкого. Хлопцы пошли, взяв с собой по пистолету и по две гранаты.
Партизаны по известным только им тропинкам незаметно пробрались в город и ввалились в домик бургомистра Парабковича.
— Как найти начальника полиции Кабакова? — спросил Рудак.
— А для чего он вам нужен? — заискивающе переспросил Парабкович.
— Нужен, — ответил Рудак. — И мы хотели бы встретиться с ним здесь, в вашей квартире.
Парабкович задумался. В этот момент к дому подкатила немецкая легковая машина, из которой легко выскочил начальник полиции.
— А вот и он объявился, — обрадовался бургомистр.
Кабаков, давно отвыкший спрашивать разрешения, без стука распахнул дверь и вошел в комнату, бросив короткое: «Здорово!»
— К тебе тут пришли… — Парабкович кивнул на партизан и вышел из дома, сказав, что минут через десять вернется.
— Ну, что, орлы, хотите от меня? — пробасил начальник полиции и подсел к столу.
— Я начальник разведки и контрразведки партизанской бригады «Дяди Коли», — спокойно представился Рудак и тут же попросил: — Дайте-ка ваш пистолетик на всякий случай.
Кабаков вспыхнул и вскочил с места.
— Не волнуйтесь, господин начальник, — посадил его на стул Ржеуцкий.
— Мы слыхали, что ты в последнее время изменил свое отношение к партизанам, — начал Рудак.
— Да, да, — скороговоркой произнес Кабаков. — Я больше воевать с вами не буду…
— В таком случае прочти вот это письмо. — Рудак вынул из шапки листок бумаги и подал Кабакову.
Изменник читал его долго, обдумывая каждое слово. Потом отдал письмо Рудаку и тяжело произнес:
— Не могу перейти к вам. Народ не простит меня.
— Что же ты собираешься делать? — в упор взглянул на него Рудак.
Кабаков не выдержал взгляда и низко опустил голову.
— Не знаю, — еле выцедил он из себя. — Но воевать с вами не буду.
— Разговор окончен, — встал Рудак. — Даем тебе еще неделю на размышление. Если не получим согласия, будем знать, что
Начальник полиции молча поднялся со стула.
— Я прошу доставить нас за город, — сказал Рудак. — И только без шума!
— Пожалуйста! — изменник направился к выходу.
В машине, кроме шофера, сидел еще немец — плюгавенький солдатик в очках и непомерно большой пилотке.
— Заводи! — махнул Кабаков шоферу. — Ребят надо малость подбросить.
Партизаны без каких-либо трудностей были доставлены к лесу.
Кабаков не давал о себе знать ни на следующий день, ни через неделю. Отрядам, дислоцировавшимся в Борисовском районе, штабом соединения был отдан приказ: в переговоры с Кабаковым больше не вступать и при первом же удобном случае уничтожить изменника.
В конце октября в Отряд, которым командовал В. Попов, поступило донесение от одного из связных, что начальник карательного отряда СС Кабаков отправляется со своими головорезами на автомашинах в деревню Кищину Слободу для заготовки продуктов. Командир отряда организовал засаду на дороге, взяв с собой нескольких партизан из бригады «Дяди Коли».
Народные мстители встретили предателей и гитлеровцев дружным автоматным и пулеметным огнем, забросали машины гранатами. Почти все каратели были перебиты. Партизаны обнаружили и труп Кабакова — предатель получил по заслугам.
Партизаны из бригады «Дяди Коли» привели двух пленных. Один из них, выпучив глаза, долго глядел на Владимира Рудака, который допрашивал гитлеровцев.
— Что, не узнаешь? — рассмеялся Рудак.
— Ни-и-иче-го не понимаю, — дрожа от страха, лепетал немец. — Ведь в-вы-ы-ы недавно ехали с начальником полиции в машине?
— Ехал, — согласился Рудак. — Вот пригласил его к себе в гости, а он не доехал. Сам виноват…
— Н-н-ни-и-че-го-о не понимаю, — пожимал плечами перепуганный немец. — Р-р-р-усская загадка…
А вот еще одна «русская загадка».
…С бригадой «Дяди Коли» был тесно связан Ануфрий Дмитриевич Якубовский — пожилой крестьянин из деревни Ганцевичи Плещеницкого района. Фашисты живьем сожгли его девяностошестилетнего отца Дмитрия Доминиковича, расстреляли сестру Анастасию, брата Митрофана вместе с его женой Еленой и сыном Леонтием, мужа родной сестры Антоли — Сергея Шабана. На руках Ануфрия Дмитриевича умер от тифа брат Михаил. На фронте погибли брат Иван и племянники Александр и Михаил.
Ануфрий Дмитриевич поседел, высох, согнулся. Но ничто не могло поколебать его волю к борьбе, ослабить богатырский дух. Старый партизан продолжал ходить в разведку, подвозил пищу на заставы, строил укрепления в партизанской зоне. Он отдал свой дом под госпиталь и добровольно взял на себя тяжелые обязанности санитара, днем и ночью ухаживая за больными и ранеными.
Находившиеся на излечении партизаны удивлялись неистощимой силе и энергии Ануфрия Дмитриевича, горячо благодарили его.
— Что вы, что вы! — говорил старый партизан. — Вы же сыновья и братья мои. Без вас и жизни у меня нет…