Вечный огонь
Шрифт:
— У тебя, Дмитриевич, сил на троих молодых хватает, — восторгались раненые.
— Хватит, родные, хватит, — отвечал старик.
— Откуда же ты их берешь? Посмотри на себя: кожа да кости!
— Старая закалка, — отвечал Ануфрий Дмитриевич, и сухое, морщинистое лицо его озарялось улыбкой.
По просьбе раненых Якубовский рассказывал о себе, о своей жизни.
— Хватил я, братцы мои, в молодости лиха и горюшка, — начинал Ануфрий Дмитриевич, подсаживаясь на нары поближе к раненым. — Бог-то, видать, это лихо на семерых приготовил, да получилось так, что мне одному оно досталось. До первой мировой войны работал я батраком у помещиков Дрешера и Граковича. Дрешер владел у нас Ганцевичами, а Гракович — Замошьем. Вот пауки были, пососали они людской кровушки! Лето, бывало, проработаешь, свету белого не видишь, от зари до зари спину гнешь, а придешь за расчетом — копейки на руки приходятся, рубаху
Когда в четырнадцатом попал в армию, то мне военная служба раем показалась, хотя и муштровали нас, как Сидоровых коз, и зуботычины иной раз получал. Да все ж человеком себя чувствовал: одет в добротную форму, избавился от своих латаных штанов, в которых перед девчатами стыдно было показаться, да и кормили неплохо: щи, каша. Стояли мы в Финляндии, возле Гельсингфорса. Раздобрел я на казенных харчах, в тело вошел, силенку почувствовал. Был у меня друг в нашей 32-й пешей Смоленской дружине — Михаил Коновалов, рабочий ткацкой фабрики из Питера. Он свел меня со своими друзьями-солдатами Федором Зуевым, Степаном Сивцовым и Максимом Гринем. От них я и услышал впервые о Ленине и его партии, о том, что не царя-батюшку надо защищать, а новую жизнь для народа завоевывать, чтобы самим хозяевами быть, землей владеть, фабрики и заводы у капиталистов вырвать.
И так все это пришлось мне по душе, что однажды сказал я Коновалову:
— Передайте Ленину, что он всегда на меня может рассчитывать.
Михаил рассмеялся и говорит:
— Ленину, может, и не передам, а комитету нашей социал-демократической организации скажу обязательно.
Сколько уж лет прошло с тех пор, а я и сейчас, как живых, вижу своих друзей-большевиков, которые мне пелену с глаз сдернули, жить научили. В Февральскую революцию, когда народ Николашку с трона спихнул, меня в ротный, а затем в дружинный комитет солдатских депутатов избрали, а в начале апреля я был уже по делам дружинного комитета послан в Питер. Вот в те дни, братцы мои, я всем сердцем и понял, где мне надо быть и какой линии держаться. Великое счастье выпало на мою долю! Я вместе с солдатами, матросами и рабочими встречал на Финляндском вокзале Ленина и слышал его речь с броневика. Я стоял в плотной толпе и чувствовал, как во все поры моего тела силы наливаются. Думалось: да поставь капиталисты против нас тысячи пушек, выведи миллионное войско, мы все сомнем и своей цели добьемся. Вот каким я стал, когда Владимира Ильича послушал! Ко мне словно бы перешла частица ленинской энергии, которая и позволила потом преодолеть все трудности в борьбе. А трудности, я вам прямо скажу, были огромные. После ранения на фронте я приехал в родную деревню, где меня сразу же избрали председателем комитета бедноты Зембинской волости и членом Зембинского ревкома. Дел было невпроворот: и землю помещичью делить, и допризывников обучать, и голодным помогать, и зерно для сева доставать. Мы, комитетчики, ночей не спали. Доставалось нам, пожалуй, не меньше, чем на фронте. А однажды какая-то сволочь мне записку подбросила: знай, мол, что пуля для тебя уже приготовлена. Прочитал я грязные слова и погрозил кулаком невидимому врагу: не таковский я, чтобы пули бояться, на испуг нас не возьмешь! После этого меня на работу еще пуще охота взяла, хотя от голода и бессонницы чуть с ног не валился.
А в августе 1919 года на нашу землю снова беда пришла. Незваные гости пожаловали — польские захватчики, а с ними вернулись помещики Дрешер и Гракович. Как увидели они меня, так сразу и сцапали, а потом передали 13-му польскому уланскому полку. Солдаты до полусмерти избили моего отца, жену и сестру, а меня на расстрел в лес повели. Смерти я не боялся. Было только горько и обидно, что мало успел сделать и что не придется посмотреть, как под руководством Ленина народ новую жизнь построит. Но мне удалось избежать расстрела. Я спасся потому, что большевики научили меня никогда не вешать носа, не теряться в минуту смертельной опасности. Когда наша повозка въезжала в лес, я заметил, что уланы о чем-то между собой разговорились, и воспользовался этим — спрыгнул с телеги и во весь дух побежал в кусты. Солдаты гнались за мной, стреляли, но в лесу какая стрельба — не попали.
Ануфрий Дмитриевич дальше рассказывал о том, как он и его односельчане вздохнули свободно, полной грудью при Советской власти, строили по заветам Ленина новую жизнь на социалистических началах.
— Трудностей было немало, — говорил Якубовский, — но мы не из таких, чтобы перед ними опускать руки. Все преодолели и жизнь свою построили как надо…
— Видать, у тебя, Ануфрий Дмитриевич, и поныне старая закалка
— Осталась, родные, — отвечал партизан. — Не сломить меня фашистам, кишка у них тонка на советского человека…
Вот и весь ответ на «русскую загадку».
Плечом к плечу
В конце августа 1943 года из бригады «Дяди Коли» прибыло донесение:
«На нашу сторону перешел в полном составе взвод словацких велосипедистов из второй пехотной дивизии во главе с Войтехом Шатара».
Приятно, конечно, было узнать об этом. Но удивляло другое: как фашистам удается формировать на территории оккупированной Чехословакии все новые и новые дивизии? Еще год назад мне приходилось встречаться на Полесье со словацкой дивизией прикрытия, а теперь вот под Минском появилась еще одна — вторая пехотная… «Как это так, — думал я, — в Чехословакии с каждым днем все сильнее развертывается подпольное и партизанское движение, и в то же время — от факта никуда не уйдешь — фашисты прислали в Белоруссию новую дивизию, сколоченную из наших славянских братьев словаков?» Это не укладывалось в сознании.
— Гитлеровцам выгодно, чтобы братья воевали против братьев, — такое заключение сделал комиссар бригады «Железняк» Степан Степанович Манкович, когда я ему рассказал о донесении Лопатина. — И они, видимо, идут на все, чтобы натравить чехов и словаков на русских.
— Нет, из этой затеи у немцев ничего не выйдет!
Припомнились встречи с солдатами и офицерами 101-го полка дивизии прикрытия на юге Минщины, наши большие совместные дела. Я ясно представил себе Яна Налепку, Штефана Тучека, Яна Микулу, Сороку, Андрика… Таких патриотов, горячо любящих братский советский народ, в дивизии прикрытия было много. Чехи и словаки не хотели поднимать оружие против белорусских партизан, поэтому гитлеровское командование вынуждено было перебросить дивизию в другое место.
В таком случае почему под Минском появилась новая чехословацкая дивизия? Откуда она? Вскоре выяснилось, что это вовсе не новая, а все та же старая, хорошо известная нам дивизия прикрытия, только переименованная гитлеровцами во вторую пехотную. А это было так.
В декабре 1942 года фашистское командование, напуганное участившимися случаями перехода чешских и словацких патриотов на сторону белорусских партизан, сняло 101-й полк с железнодорожной магистрали Брест — Калинковичи и перебросило его в район Ельск — Овруч. Этот полк по существу оказался небоеспособным, и гитлеровцы принимали все меры, стремясь сохранить его как воинскую единицу. Но подпольные патриотические организации чехов и словаков на новом месте еще более усилили свою деятельность. Они уже имели немалый опыт установления связей с белорусскими партизанами и широко использовали его при поддержании контактов с украинскими народными мстителями. Чехи и словаки группами и в одиночку переходили в партизанское соединение Сабурова, а в мае 1943 года в его состав влилось подразделение во главе с нашим знакомым капитаном Яном Налепкой.
Немецкое командование всполошилось. Часть солдат и офицеров дивизии прикрытия были отправлены в Чехословакию, а на их место пригнали новобранцев, многие из которых были насильно мобилизованы на службу в фашистскую армию. После этого дивизию переименовали во вторую пехотную и перебросили под Минск. На нее возлагались патрульные, охранные обязанности, но не исключалось и использование в карательных целях.
Поэтому штаб нашего соединения дал указание командованию бригад и отрядов засылать своих людей в гарнизоны, занимаемые чехами и словаками, устанавливать связи с личным составом подразделений, призывая чехословацких воинов повернуть оружие против нашего общего врага — германского фашизма, переходить на сторону партизан. Наши разведчики из числа народных мстителей и местного населения развернули в гарнизонах активную деятельность. В результате почти каждый день поступали сообщения о переходе чехов и словаков на нашу сторону.
Так, 13 сентября группа словаков из жодинского гарнизона в составе Войтеха Фибиха, Адама Цыганика, Юрия Фери, Штефана Поленика, Одро Высокого, Доминика Крупа и Пепиха прибыла в партизанский отряд имени Кутузова бригады «Смерть фашизму». Через два дня, 15 сентября, еще одна группа словаков оставила свой гарнизон и присоединилась к бригаде «Штурмовая», действовавшей в Заславском районе. К нам перешли Эмиль Балиш, Юзеф Вавра, Антон Вошка, Матей Воярский, Штефан Длугаш, Франтишек Липтак, Ян Ковач, Виктор Бахраты, Михаил Маерник, Ян Дршик, Ян Рихтарик, Юзеф Феро и другие. Чехи и словаки влились также в бригады «Большевик», «Народные мстители», «Беларусь», имени Фрунзе, в отряд «Градова» и другие партизанские формирования. Только в сентябре — октябре 1943 года в одну лишь партизанскую бригаду «Штурмовая» перешло более 50 чехословаков.