Ведьмак. Перекресток воронов
Шрифт:
— Маркграф Линденброг, — догадался Хольт.
— А как же. Комендантша знала, что делает, поднимая шумиху. Маркграфа отрубленная голова стрыги особо не обрадовала, подозреваю, он уже примеривал мою собственную голову к своей коллекции над камином, где-то между лосем и муфлоном. Но пришлось ему делать хорошую мину, а мстить он никак не мог — не получалось ему добраться до шкуры чествуемого всеми героя, спасшего людей от смертельной угрозы. Тем более что громко и повсеместно славили и его самого — за то, что ведьмака привёз и нанял. А поскольку шахтёры начали возвращаться и соль стали добывать вдвое усерднее, маркграфу как-то
Геральт запнулся. Хольт не торопил.
— Только вот не заплатил он мне ничего. И на глаза видеть не хотел. Последнее, впрочем, меня скорее порадовало, потому что...
Он замолчал. И молчал долго. Престон Хольт кивнул, встал, достал из буфета большую квадратную бутыль тёмного стекла.
— Вижу, — сказал он, наливая, — что рассказ требует напитка покрепче этого жидкого вина. Ну-ка, выпей.
— Что я должен был... — Геральт хлебнул из кубка, с трудом перевёл дух, закашлялся. — Что я должен был сказать маркграфу? Что во всём виноват я сам? Что вместо того, чтобы измотать стрыгу пляской до третьих петухов, я зарубил её, потому что... Потому что у меня вдруг ноги подкосились, а горло сжалось так, что в глазах потемнело?
Престон Хольт молчал. Огонь в камине гудел.
— Должен был сказать ему, — поднял голову Геральт, — что со мной что-то не так, что я дефектный, бракованный, неудавшийся ведьмак? Что он совершил ошибку, поручив задание мне, вместо какого-нибудь более... удачного ведьмака? Такого, который даже без эликсиров не может, просто не может испытать нечто подобное тому, что я испытал? Понял бы это маркграф? Сомневаюсь. Потому что я сам не понимаю.
Хольт молчал.
— Тот мародёр, в марте... Тот, из-за которого меня чуть не повесили... Бросился на меня с топором, а я даже меч не обнажил. Легко уклонился от удара. И только со второго раза, когда он замахнулся снова, я его... И ничего со мной не было. Даже дыхание не участилось. С той красильщицей тоже... Так что же со мной не так? Престон Хольт? Можешь мне это объяснить?
Хольт встал.
— Нет, не могу. Пойдём спать. Поздно уже.
***
Зима, как оказалось, шла с севера по следам Геральта, буквально наступая ему на пятки. Через два дня после Мидинваэрне задул морозный, обжигающий кожу ветер. Назавтра небо потемнело, а в воздухе замелькали снежинки. К следующему дню всё уже стало совершенно белым. Спустя ещё несколько дней сугробы высились до самого горизонта, словно горы, а крыши всех построек поместья нахлобучили толстые белые шапки. Сомневаться не приходилось — настала каэдвенская зима, и в пейзаже ничего не должно было измениться как минимум до марта, если не до апреля.
***
Несколько дней спустя, когда после заката они сидели у камина с кубками в руках, Престон Хольт без понуждения затронул тему, которая давно не давала Геральту покоя.
— Знаешь ли ты, Геральт, откуда взялись ведьмаки? Как появились? С чего всё началось?
— Знаю. Ты говорил в Спинхэме. Что мы якобы происходим от ведьм...
— И это правда. Но я говорю о самых истоках. Хочешь послушать?
— Конечно.
Хольт отхлебнул из кубка, глядя на тлеющие в камине поленья.
— Как и со всеми изобретениями и новшествами, — начал он, — толчок дали армия и война. Каждому военачальнику грезился отряд особого назначения из невероятно ловких
В теории — а точнее, в теориях, ведь их было несколько — речь шла о создании переходной формы, из которой путём естественного отбора возникнет новая, лучшая человеческая раса. Методы были разные. Одни чародеи выбрали метод оживления отобранных трупов и улучшенных трупных композиций. Другие сосредоточились на плодах во чреве матерей. Третьи взялись за маленьких детей. Результатов долго не было, а неудачные объекты отправлялись в лабораторные крематории. И крематории дымили без перерыва.
— Но, в конце концов, у них получилось.
— Верно. Получилось. Говорят, совершенно случайно. Но в итоге они создали мутаген, анатоксин, гормон и вирус — всё, что требовалось. И, разумеется, разработали магические формулы и ритуалы, необходимые для действия этих декоктов. Но когда всё уже было готово и оставалось только применить всё это на практике, один из работавших над проектом чародеев выкрал все материалы и сбежал.
— Как тот герой из легенды, забыл имя... Тот, который якобы украл у богов и дал людям огонь. Так?
— Ну, настолько далеко я бы, пожалуй, не заходил. Чародеи из Круга, как и следовало ожидать, обвинили ренегата во всём, что только можно, включая гнусный заговор с целью захвата власти над миром. Другие приписывали ему более благородные побуждения. Мол, сверхчеловек — да, но не для власти, не для какой-то королевской стражи, а для общего блага. Для всех. А все, напомню, сильно страдали от чудовищ, делавших жизнь порой почти невозможной. Улучшенное существо должно было защищать и спасать людей от монстров. Стать спасением и лекарством от любого зла.
— Чародей-ренегат, — задумчиво продолжал Хольт, — вскоре умер при загадочных обстоятельствах. Но до этого успел построить лабораторию, где начали создавать этих улучшенных существ. Лаборатория появилась на Севере, у самых истоков реки Тоины.
— Мирабель, — произнёс Геральт утвердительно.
— Мирабель, — подтвердил Хольт. — Старая цитадель под горой Траанберг. У чародея были ученики. Именно они и создали в Мирабели первых ведьмаков.
— А Беанн Грудд и Каэр Морхен?
— Появились позже. Среди учеников, о которых я говорил, были разногласия о том, как создать лучшие мутации. В итоге случился раскол, и из одной лаборатории получились три. На ведьмаков был спрос, чудовища здорово портили людям жизнь. Вот и производили, сколько могли. Не оглядываясь на последствия. Так начало стало началом конца.
Геральт молчал.
— Голову даю, — сказал Хольт, — что знаю твоё самое раннее воспоминание о Каэр Морхене. Потому что моё — точно такое же. Большая спальня на двадцать коек. Вокруг мальчишки. Уснуть невозможно. Кто-то плачет, кто-то стонет, кто-то кричит или бредит во сне. Проходят недели, и становится всё тише. В конце концов — полная тишина. Потому что вас осталось трое.
— Один, — пробормотал Геральт, — был совсем кроха. Всё время плакал. А потом его забрали... И больше он не вернулся.