Ведьмак. Перекресток воронов
Шрифт:
— К несчастью, кладбище и гробница стрыги находятся как раз рядом с этим городком и самой шахтой. Стрыга не утруждает себя дальними прогулками, и число жертв среди горняков растёт. И вдруг никто не хочет ни жить там, ни работать в маркграфской копи. Стрыга угрожает Мархии экономически.
— Скажешь, толпа горняков с кирками должна справиться с какой-то стрыгой, так? Но не справилась и не справляется. Поползли слухи. Дескать, стрыга – существо сверхъестественное и смертным с ней не совладать. Что каждый укушенный стрыгой сам станет стрыгой. Что и укуса не надо, достаточно одного взгляда. Что и взгляда не нужно – проклятие стрыги
Она внезапно замолчала. Пламя свечи заколебалось, фитиль стрельнул и закоптил.
— Ко всему этому ходят слухи, что маркграф Линденброг и не помышляет об... уничтожении. Всё ещё тщетно ищет способ снять проклятие. И расколдовать девушку. Маркграф ищет, стрыга убивает, горняки бегут из Брунанбурга, народ волнуется. И требует, чтобы маркграф, наконец, что-то сделал. А конкретно – чтобы отбросил свои предубеждения. И призвал на помощь ведьмаков. Которых... Скажем так, недолюбливает.
Геральт мог бы кивнуть, но решил, что не стоит.
— В Стеклянной Горе, – комендант подняла голову, – ты снял чары, убив того, кто их наложил. В случае со стрыгой тоже так поступают?
— Нет. Совсем иначе. И чтобы было ясно: я не собираюсь ехать в Ард Каррайг убивать отца девочки.
— Хорошо знать.
Они помолчали.
— У меня странное чувство, – заговорил он, – или, скорее, предчувствие. Что ты говоришь мне не всё.
На самом деле у Геральта не было ни чувства, ни предчувствия, а в поведении и речи коменданта не было ничего, совершенно ничего, что могло бы указывать на неполную искренность. Он просто выстрелил наугад. И, удивительно, попал в цель.
Впрочем, мог бы и промахнуться. Потому что Элена Фиахра де Мерсо ничуть не смутилась.
— Я не привыкла, – посмотрела она ему в глаза поверх пламени свечи, – раскрывать все карты на первом свидании. А теперь иди отсюда. Выступаем на рассвете, нужно выспаться.
Глава одиннадцатая
Существуют, дорогой маркграф, в этом мире явления необратимые. Такие, которые обращаются лишь в одну сторону и, обратившись, не могут вернуться в прежнее состояние. Например: нельзя из ухи сделать аквариум. Или, если говорить проще и понятнее для тебя, причём из более близкой тебе области: нельзя разъупырить яйцо, которое оборотилось в упыря. Ещё проще и без иносказаний: что стало стрыгой, стрыгой пребудет во веки веков. Надо было, дорогой Луитпольд, думать раньше. И головой, а не срамным местом. А теперь пожинай то, что посеял.
Отрывок из письма чародея Артамона из Асгута, декана Академии Магии в Бан Арде, к Луитпольду Линденброгу, маркграфу Верхней Мархии.
Глава одиннадцатая
За замком Брунанбург раскинулась неглубокая котловина, похожая на впадину между холмами. На одном из них, крутом и обрывистом, возвышался сам замок. На другом, более низком холме, величественно высились руины древнего строения. Геральт догадывался, что когда-то это был храм, а ещё раньше – какое-то эльфийское сооружение, которое сначала разрушили, а потом перестроили в храм. Впрочем, и храм со временем превратился в руины.
Котловину, помимо корявых ив, окружали заросли кустарника, настоящие дебри. Середину же занимал подлинный лес надгробных камней, валунов разного размера и формы. Сразу бросалось
Была полная луна. В её свете кладбище выглядело завораживающе и волшебно.
Геральт знал, что делать – его проинструктировали, где искать нужную могилу. Впрочем, он нашёл бы её и без указаний – та сильно выделялась. Вместо стелы там была лишь плита из светлого мрамора. Совершенно гладкая, без единого знака или эпитафии.
Безошибочным указателем служили и разбросанные вокруг черепа с костями. Некоторых жертв стрыга притаскивала поближе к своему склепу, чтобы здесь пировать.
Он знал, что предстоит сделать – хорошо помнил уроки из Каэр Морхена.
Все теории расколдовывания упырей из группы ночниц – а теорий было несколько – сходились в одном: превращающее в стрыгу заклятие спадёт, если мертвячку застать вне склепа на третьих петухах, то есть при третьем петушином крике. Разумеется, дело было не в самом петухе и не в его крике, а в астрономическом времени и положении Солнца под горизонтом. Об астрономическом времени мало кто слышал, а положение Солнца под горизонтом никто, кроме астрономов, измерить не умел. Время поэтому определяли петухи, которые кричали трижды между полуночью и рассветом. Первый крик, или первые петухи, раздавался сразу после полуночи. Вторые петухи возвещали близкий рассвет – момент, когда над горизонтом появлялось зарево. Третьи петухи оглашали окрестности на рассвете, когда утренняя заря стирала с небосвода самые тусклые звёзды.
Стояла середина октября, и далёкий колокол с первыми петухами, возвестившими полночь, отзвучали около часа назад. До рассвета оставалось примерно четыре часа. Может, чуть больше. Может, меньше.
Он присел на могилу у начала тропинки, ведущей к посёлку горняков. Достал из сумки шкатулку, нажал на защёлку, провёл пальцем по крышечкам флаконов. Иволга, Чёрная Чайка, Чибис, Трясогузка, Дрозд, Цапля, Козодой и Снегирь.
Сегодня, подумал он, вынимая флакон из отделения, без Козодоя не обойтись.
***
Все четыре стены покоев украшали охотничьи трофеи. И не какие-нибудь заурядные. Оленьи рога, среди которых самыми скромными были, пожалуй, двадцатичетырёхконечные. Клыки и головы секачей весом в шестьсот фунтов. Шкуры огромных росомах. Рога муфлонов невероятных размеров, закрученные словно улитки.
Почётное место – над камином, у которого грел ноги Луитпольд Линденброг, маркграф Верхней Мархии – занимали рога гигантского лося с размахом лопат не меньше восьмидесяти дюймов.
Маркграф молча разглядывал Геральта, покручивая в руках большой серебряный кубок, украшенный чем-то похожим на фрагменты костей. Выглядел он как ухоженный мужчина лет пятидесяти. Или как сорокалетний, который никогда в жизни о себе не заботился. Синеватый нос и внушительное брюхо выдавали пристрастие к выпивке и застольным удовольствиям.
Несмотря на эти скорее эпикурейские черты, маркграф выглядел сурово и грозно. Возможно, из-за лба, изрезанного морщинами и удлинённого ранней, но уже заметной лысиной. Возможно, из-за бровей, кустистых и взъерошенных, похожих на пару косматых грызунов. А может, из-за глаз с недобрым выражением.