Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Гудвин Джейсон

Турки сразу же начали рыть глубокие траншеи, многие из которых укрывали крышами из досок и земли, чтобы иметь возможность беспрепятственно подбираться к стенам. Именно грандиозные земляные работы, дюйм за дюймом окружившие город сетью туннелей и траншей, стали отличительным знаком этой осады. У османской армии было с собой очень мало пушек и совсем не было тяжелой артиллерии, способной пробить венские крепостные стены; а поскольку для того, чтобы штурм увенчался успехом, в стенах все-таки необходимо было проделать бреши, осаждающие рассчитывали сделать это с помощью минирования. Тем временем легкие турецкие пушки палили по городу. Штаремберг чудом избежал серьезного ранения: ему досталось куском камня по голове. Все булыжные мостовые в Вене были разобраны — отчасти для того, чтобы смягчить последствия ударов пушечных ядер, отчасти же для того, чтобы

было чем ремонтировать стены. Но даже в этих ужасных обстоятельствах, когда казалось, что на весах лежит судьба всего христианского мира, коменданту пришлось строго предупредить жительниц Вены, чтобы те не выбирались из города и не обменивали у турецких солдат хлеб на овощи.

Для противодействия минированию обороняющиеся прибегали к отчаянным вылазкам, когда группа солдат, выскочив за стену, старалась как можно быстрее нанести максимально возможный ущерб земляным работам противника. Но самым действенным методом было контрминирование, премудростям которого австрийцам пришлось учиться с нуля. Война переносилась прочь от шума и света в тихие глубины земли: солдаты вслушивались в тишину, стараясь уловить звук вгрызающихся в почву лопат, рыли собственные ходы, надеясь ворваться во вражеский туннель — и когда такое случалось, в тесных подземных норах начинались жуткие рукопашные схватки. Легенда гласит, что однажды во время этой осады Вену спасли пекари: ранним утром, стоя у своих печей, они услышали, как турки роют туннель, и успели вовремя предупредить об этом военных. Впоследствии, чтобы увековечить это событие, венские хлебопеки придумали маленькую булочку в форме полумесяца — круассан.

Тем же, кто находился на поверхности земли, оставалось лишь одно: ждать. 12 августа и над городом, и над лагерем нависла зловещая тишина; обе стороны затаились, выжидая и прислушиваясь. Утром этого дня мощнейший взрыв турецкой мины, подложенной под внешний ров, пробил брешь в стене равелина — такую огромную, что в нее могла пройти шеренга из пятидесяти человек. Вскоре на стене были подняты турецкие бунчуки. Падение Вены, казалось, уже ничто не могло отсрочить.

Тем временем татарские и турецкие всадники опустошали сельскую местность в ближних и дальних окрестностях города. Австрийцы слали отчаянные мольбы о помощи польскому королю Яну Собесскому и немецким курфюрстам, причем последним сложившаяся ситуация принесла немалую выгоду: Габсбурги, по сути, купили их войска и избавили от накладной необходимости содержать регулярную армию у себя дома. Саксонский курфюрст совершил ошибку, которую потом не мог простить себе до конца жизни: пообещал оказать помощь прежде, чем приступил к обсуждению условий сделки. Ян Собесский начал изнурительные переговоры с могущественными польскими аристократами, многие из которых были подкуплены Францией, наблюдавшей за бурей, обрушившейся на Габсбургов, ее старинных врагов, с глубоким удовлетворением, которое едва ли пристало христианской державе в таких обстоятельствах.

Лето сменилось осенью, а христианская коалиция между тем медленно, но верно обретала очертания — невыносимо медленно, на взгляд жителей Вены, которые остались без всякой связи с внешним миром, императорским двором и армией. Однако чем дальше, тем очевиднее становилась странная нерешительность великого визиря. Внешние стены были пробиты, внутренние готовы рухнуть — казалось, теперь самое время предпринять решительный штурм, который османская армия обычно начинала, как только в стене появлялась первая брешь: сотни отчаянных храбрецов сломя голову бросались вперед, изматывали силы защитников крепости, — а затем по их мертвым телам шли в бой свежие регулярные части. Сейчас ничего подобного не происходило — лишь изо дня в день продолжалось неторопливое, методичное рытье траншей и минирование.

Впоследствии многие осуждали Кара-Мустафу за неуместную медлительность. Возможно, дело в том, что он был чересчур уверен в победе; говорят, что он не поверил сообщениям о встрече герцога Лотарингского и польского короля, войска которых находились всего в нескольких днях пути от Вены. Если бы Кара-Мустафа был более талантливым военачальником, или если бы Штаремберг не был таким энергичным и предусмотрительным, а Собесский — таким благородным и верным слову, или если бы французы более убедительно бряцали оружием на Рейне, чтобы испугать немецких курфюрстов, — Вена стала бы османским плацдармом для дальнейшей экспансии в Центральной Европе. Увидев османский лагерь, польский король написал: «Полководец, который

не позаботился ни о том, чтобы его войска окопались, ни о том, чтобы сосредоточить свои силы, а вместо этого сидит в незащищенном лагере, как будто мы находимся в сотнях миль от него, обречен на поражение».

Великий визирь, похоже, не сомневался, что Вена вот-вот сдастся. Город, взятый штурмом, согласно исламскому праву, подлежал трехдневному грабежу, и только потом в дело вступали власти — чтобы завладеть одними лишь руинами. А вот город, который сдался, переходил в нетронутом виде в собственность государства — и великий визирь, несомненно, надеялся, что ему удастся преподнести султану Вену со всеми ее богатствами. Тем временем, однако, союзники австрийцев подходили все ближе — что поставило беднягу императора перед новым непростым выбором. Следует ли ему встать во главе армии? Или, может быть, лучше не смешиваться со всеми этими вояками и оставаться на подобающем императору отдалении от простых смертных? Как всегда, будучи не в силах принять то или иное решение, Леопольд избрал нечто среднее и в результате застрял на Дунае, на полпути между Веной и своей новой резиденцией в Пассау. Но это уже не имело никакого значения: немецкие армии его обогнали. В начале сентября они начали занимать высоты к северу и к западу от города, с которых солдаты-христиане могли наблюдать одновременно шпили венских соборов и роскошные шатры турецкого лагеря.

4 сентября взрыв мины пробил огромную брешь во внутренней стене, которая начала обваливаться целыми секциями. На проломы обрушились запоздалые атаки, все более и более ожесточенные, — однако горожане сопротивлялись с неменьшим ожесточением и сумели за ночь залатать стены, хотя тяготы долгой осады уже начали сказываться на них. Мясо в городе кончилось, овощей оставалось совсем чуть-чуть; многим семьям пришлось перейти на ослятину и кошатину. Старики и слабые начали умирать, на немощеные улицы шагнули болезни. Заболел даже комендант Штаремберг.

Кара-Мустафе ни за что не следовало практически без боя уступать холмы, окружавшие его лагерь, а кроме того, он должен был отрядить часть своих саперов рыть вокруг лагеря окопы, чтобы задержать кавалерийскую атаку противника и дать укрытие своим собственным мушкетерам. Возможно, он полагался на естественную неровность местности, тут и там изрезанной впадинами, лощинами и ложбинами.

В ночь на 11 сентября немцы заняли позиции к северу от города; Дунай был у них по левую руку. Утром началась битва. Немецкая пехота двинулась вперед, с одного холма на другой. Координация между частями была налажена плохо. Целый отряд мог на несколько часов исчезнуть в какой-нибудь лощине; пехота безнадежно перемешалась с кавалерией.

Турки оказали неподготовленное, но яростное сопротивление, и битва продолжалась до полудня. Затем наступило некоторое затишье, вызванное отчасти тем, что немцы ожидали прибытия польской армии. В час дня на правом фланге христианского войска раздались ликующие крики: немцы увидели, как на равнину сквозь узкий проход между холмами проникают поляки.

Между командующими христиан состоялось короткое совещание о том, следует ли продолжать битву в этот день — и все высказались за продолжение. «Я человек немолодой, — заявил один саксонский военачальник, — и желаю провести эту ночь в Вене на мягкой постели».

Его желание осуществилось. Турецкий лагерь не выдержал внезапной атаки. Кара-Мустафа бежал, унося с собой большую часть походной казны и священное знамя Пророка. Несчастные саперы, оставшиеся в туннелях и окопах, подверглись нападению с тыла. Польская армия во главе с Яном Собесским ворвалась в турецкий лагерь, опередив безуспешно пытавшиеся нагнать их немецкие части, и захватила большую часть трофеев того дня. Никогда еще османская армия не бросала свой лагерь столь поспешно.

Турок гнали вниз по Дунаю до самого Белграда. Впервые в истории Османская империя была вынуждена уступить христианам значительные территории. Кара-Мустафа, по всей видимости, надеялся успеть застать своего повелителя в Белграде, чтобы лично объяснить ему причины разгрома, — так что известие о том, что султан Мехмед отбыл в Эдирне, стало для него жестоким ударом. Пытаясь свалить на других вину за поражение, великий визирь казнил десятки своих собственных офицеров, но несколько недель спустя из Эдирне прибыл посланник султана. Кара-Мустафа не стал читать привезенную им бумагу. «Я должен умереть?» — спросил он. «Именно так», — был ответ. «Значит, так тому и быть», — сказал Кара-Мустафа и вымыл руки, после чего подставил шею под удавку палача.