Венесуэла - страна напрасных надежд
Шрифт:
– Кроме отпуска в Турции. Сделаю жене приятно, вывезу ее… в Грецию. Или вон, говорят, в Испании неплохие курорты есть. – Ловлю на себе странный, какой-то осуждающий взгляд и тут же взрываюсь: - Нет, бл*дь! Я не собираюсь снова бухать, если мы сейчас об этом! Вы же знаете, что я легко пережил отказ от алкоголя, работаю в группе и ни разу не сорвался!
– Было бы трудно сделать это там, где нет источника соблазна.
– Игорь Борисович, - я устало тру переносицу, - согласитесь, если бы я хотел выпить, то вел бы себя иначе?
– Да? И как же?
– Да не знаю я! Как угодно!
Говорю и двигаю задом на неудобном кресле, а то ноги уже отекли сидеть тут. Доктор замечает это движение, которое так неудачно совпало с моими словами и снова что-то записывает в блокнот.
Зае*ал, писака хренов!
Хочется встать и втащить ему, наконец. Но нельзя, совсем нельзя, я же не дурак!
Выдыхаю и говорю как можно спокойнее:
– Игорь Борисович, все ваши лучшие спецы не сравнится с одной моей Ритой. Она знает, когда у меня что-то болит еще до того как я сам это пойму. И как лечить меня тоже знает. И с ней я не буду пить ничего крепче кефира, она за этим проследит и все сделает как надо. Высший сорт. И еда у меня будет круче вашего ресторана, и рубашки отутюжены получше, чем тут.
– Занятно, Станислав. А чем вы занимались в браке?
На секунду замолкаю. Вроде бы простой вопрос вызывает во мне не просто сложности, скорее протест. Это на что этот хрен мелкописечный сейчас намекает? Что я недостаточно пахал в отношениях? Что не вкладывался в них, как это делала Рита? Да, я не наводил порядок, не надрачивал каждое пятно, не готовил жрать, не делал уроки с Колей и прочее и прочее! Так тут, как говорится, кто на что учился? Зато, я прекрасно обеспечил им всем быт. А то, что потом случилась Эмма... Так я же живой, я могу ошибаться. Главное, вовремя эту ошибку осознать.
– Вы хотите услышать от меня признание в любви своей жене?
– А вы, очевидно, не желаете их совершать?
И снова гребанный вопрос! Как же бесит! Еще чуть-чуть и я не смогу себя контролировать!
Зажимаю пальцами виски, пытаюсь хоть как-то сдержать нарастающую в голове боль, но не выходит. Такое чувство, что два крошечных молоточка долбят и долбят мне по черепушке, вышибая искры из глаз.
– Вам плохо?
– А вам? – Не остаюсь в долгу я.
Вернадский хмыкает и снова что-то пишет в свой блокнот. Бога ради, я сейчас порву его на хрен! И вообще, мне давно пора на обед или на прогулку или куда угодно, только подальше отсюда!
– Что вы хотите? – Сдаюсь я. – Я, правда, согласен сказать, все что вы хотите и, наконец, уйти к себе.
– Я вас не держу, идите.
Встаю, с силой дергаю кресло, отчего ножки неприятно царапают паркет, поправляю волосы, поправляю одежду, одно только не могу поправить. Лицо. Оно пышет жаром и злостью. Сердце колотится как бешеное, а во рту скапливается ненормальное количество слюны, которую нельзя сглотнуть. Мешает тугой ком в глотке. Хочется выпить что-то такое, что надолго перебьет это странное послевкусие. Ром с колой, или домашнюю настойку на барбарисе. Не пойму…
Решительно хлопаю дверью, но вспомнив что-то, открываю, оборачиваюсь назад. Не хочу, чтобы последнее слово осталось за Вернадским:
– Знаете что, доктор? – Говорю прерывисто, будто вот-вот задохнусь. –
– Ну, вам, очевидно, хорошо будет, а как же Маргарита?
– Потерпит! – Зло выкрикиваю я и со всей силы бахаю дверью.
Глава 40
В тот день мне совершенно не хотелось выходить из дома.
На улице ледяной дождь. А дома пятнадцать литров краски, которой я планирую закрасить обои. На полноценный ремонт у меня не хватит сил и денег. Но смотреть на птичек на кухне, где мы каждый вечер собирались вместе со Стасом и на цветочки в спальне, где я была так счастлива с ним – еще сложнее. Эта квартира гимн моего распавшегося брака, а я всего лишь переписываю слова.
Вместо птиц серые стены, вместо полоски зеленые, а на смену цветочкам пришел один сплошной желтый. Как в психушке. От этой ассоциации мне становится смешно.
– Чего ржешь, - интересуется голос из трубки.
– Да так, анекдот вспомнила.
– Ага, понятно. Слушай, не хочешь вечерком встретиться? Можно у нас, можно в городе, можно вон, в кино сходить. Посмотрим как лысый белый мужик играет кудрявого араба, ты как?
– Во-первых, Пушкин был не арабом, а эфиопом, во-вторых, не чистокровным, так что цвет его кожи был скорее приближен к нашему. – От учительских привычек трудно избавиться. Мысленно бью себя по губам и переспрашиваю: - Вечером?
Сегодня я настроилась остаться дома, и не выходить отсюда, пока не закончу хотя бы одну комнату. Осматриваю разгром, который сама же и учинила, больше похоже на результаты побоища. До вечера мне никак не успеть. Еще и себя нужно в порядок привести, оттереть краску с лица и волос. Затонировать эту прядь на голове. Пока она была яркой, мне нравилось, но сейчас смотрится так, будто внуки украли фломастеры и поиграли с бабушкой, пока та спала. Короче работы не то, что до вечера – до Нового Года не управлюсь!
Но подруга воспринимает мои слова неправильно и начинает оправдываться.
– Да, Риток. Я раньше никак не могу, через час встречаюсь в Ривьере, угадай с кем? А, впрочем, не угадывай, Аника мать его Саргсян изволила отобедать вместе со мной. Не иначе как Геворгу нужно что-то от администрации, и они решили через меня подмазаться к Лёнчику.
Молчу. Думаю.
– Ты ведь не обиделась, - настороженно шепчет Ким. – Я могу отменить встречу, я и помогать ей не планирую. Просто подумала, что может быть полезным узнать, что они там хотят.